Убийство по Шекспиру (Коварство без любви)
Шрифт:
Задержание, а точнее, арест действует на людей удручающе. Ночь в СИЗО – и человек превращается в апатичное создание, мечтающее повеситься. Некоторые после нескольких часов в СИЗО мгновенно колются. Карина не кололась, причастность к отравлениям отрицала, однако было видно, что она очень подавлена. Степа по обычаю не стал вмешиваться в допрос, скромно устроился на стуле и наблюдал. Волгина продолжала:
– Ну, допустим. Допустим, вы ни при чем. Тогда объясните, каким образом ваше пальто очутилось на женщине, отправившей бандероли?
Карина, как сомнамбула, качнула головой, дескать,
– Вчера пытались отравить Эру Лукьяновну, – сообщила ей Волгина.
– Вы думаете, это сделала я? – спросила Карина с безразличием. – Тогда я умею перемещаться в пространстве.
Волгина словно не услышала колкость, продолжила:
– Директор в тяжелом состоянии, без сознания, но, к счастью, жива. Что с ней будет дальше – никто не берется сказать. В ее кабинете была обнаружена заколка. Вам знаком этот предмет?
Карина перевела взгляд на красивую заколку, которую Волгина положила на стол. Без сомнения, она узнала ее, но лишь опустила голову.
– Вы пытаетесь покрывать Лозовскую, – уличила ее Волгина.
– Вовсе нет, – сказала Карина. – Просто поверить не могу... нелепо.
– Разве нелепо то, что пытались убить директора? И четыре трупа не выглядят нелепостью.
– Я не об этом. Анна... Она девчонка... чтобы убить... К тому же, говоря вашим языком, нужно иметь мотив...
– Совершенно верно, – слегка усмехнулась Волгина. – Мотив нужен. И у вас он есть. Обида на работников театра. Если до конца пользоваться нашим языком, у нас есть улика – ваше пальто. Вы отправили бандероли с разных почтовых отделений. Но немного не рассчитали. Бандероли все получили не в один день, кто раньше, кто позже. Это и спасло многих. Разве не так?
– Не так, – выдавила Карина. – У меня не может быть мотива. Сознаюсь, были моменты, когда... хотелось убить их... Но такие минуты бывают наверняка у каждого человека. И что же? Все становятся убийцами? Я, как и большинство людей, выбрала другой путь – отошла в сторону, занялась делом, которое мне нравится. Но сейчас что бы я вам ни говорила, вы останетесь глухи. Вам приятней осознавать, что нашли отравительницу. Вы не допускаете мысли, что ошиблись. Конечно, лично вам ваша ошибка ничего не стоит, а мне... мне стоит, возможно, жизни. Но вам плевать на меня, у вас голова закружилась от успеха. Я требую, чтобы сделали графологическую экспертизу. Если я отправляла бандероли, значит, я заполняла бланки...
– Хм! – высокомерно хмыкнула Волгина и, достав из стола извещения на получение бандеролей, бросила их на стол. – Вот они. Заполнены печатными буквами. Вы это сделали, чтобы спрятать почерк?
– Больше я вам ничего не скажу, пока не встречусь с адвокатом. Мне остается надеяться, что он проведет собственное расследование, раз не справились профессионалы.
Удар по самолюбию достиг цели: у Волгиной глаза позеленели. Она некоторое время пристально изучала Гурьеву, словно выбирала, какую пытку применить к подозреваемой, потом попросила ее увести. В кабинете воцарилось молчание. О чем думала Оксана – неизвестно, а Степа складывал в уме улики, мотивы и... запутывался все больше. Его самолюбие Гурьева задела тоже.
– Что сидишь на отшибе? – проворчала Оксана. –
Он пересел на место Гурьевой, уставился на Волгину, мол, что скажешь? Ничего не сказала, а достала чистые листы бумаги, разложила, поглядывая на Степу исподлобья. И ему нечего было сказать.
– Гурьева умна. – наконец проговорила Оксана, принимаясь чертить на листах окошки. – Запросто могла обработать Лозовскую, та и не знала, что именно сыпала в минеральную водичку директрисы.
– А тебе не кажется, что поверхностные улики предназначены для нас, дураков? – сказал Степа. – Ты не допускаешь, что заколку подбросили? Пальто, заколка... как-то легко все получается.
– Ой, Степан, это в кино умный преступник запутывает следствие, подбрасывая улики. В реальности часто бывает все просто, особенно когда за дело берутся дилетанты.
– И все же, Оксана, давай проанализируем все с самого начала, – предложил Степа. – Стало известно многое, а мы еще не рисовали общую и частные картинки.
– А я что делаю? – хмуро проворчала она. – Видишь, график рисую. Сейчас впишем сюда служителей Мельпомены, мотивы и посмотрим, что получится.
– А, так ты сама сомневаешься? – оживился он.
– Сомнение ведет к распаду личности, так как сомневающийся человек не способен верить в свои силы, следовательно, он становится инертным, нерешительным, серым специалистом. Афоризм мой. Значит, по-твоему, я серость? – на полном серьезе выдала Оксана.
– О! Против женской логики я пас, – поднял вверх руки Степа. – И что же вы, не сомневающаяся мадам, хотите выяснить, рисуя график?
– Если без иронии, я хочу «семь раз отмерить», а потом уж передавать дело в суд. Итак, пишем: Ушаковы. Что нам стало известно?
– Яд брошен во время спектакля, – воодушевленно начал Степа. – В это время на сцене находились помреж Кандыкова, Анна Лозовская, Сюкина и Подсолнух, видевший, как Анна пила из бокала. У Анны был мотив отравить...
– Не торопись, я вписываю. От нее ушел Ушаков, соблазнивший невинное создание, вернулся к жене. Допустим, Анна не пережила позора брошенной женщины, от горя решила отравить обоих. Значит, мотив – ревность и ненависть к Ушаковым. Так и запишем – ревность. К членам художественного совета отношение неизвестное, кроме Юлиана Швеца, которого она боится. Кстати, Юлиану прислали сигаретки, каждая стоимостью с бутылку хорошего пива. Интересно, что спрятано в тех сигаретках.
– У Лозовской на такой подарок бабок не хватит, – заключил Степа.
– У Гурьевой хватит, – напомнила Оксана. – И пальтишко ее. И Гурьеву сильно обидели коллеги. Ладно, оставим их, пойдем далее. Кандыкова...
– Мотива нет. Пока ставь вопрос. Пиши: Подсолнух. Со слов Сюкиной, он подходил к реквизиторскому столу, но мы не знаем, когда точно подходил и что там делал. Опять же со слов Сюкиной, но и Кандыков ее поддержал, Подсолнух хочет занять место руководителя, а поговаривают, чиновники собираются закрыть театр. Чтобы этого не произошло, следует выпихнуть директрису, которую не выпихнуть никакими средствами, разве что отравить кого-нибудь. Избрал Ушаковых, тем самым убил двух зайцев – насолил директрисе и избавился от врагов.