Убийство Президента Кеннеди

Манчестер Уильям

Присутствие О’Доннела, О’Брайена и Пауэрса пугало его. Всего для посадки на самолет прибыло двумя партиями двадцать семь человек, и охрана Джонсона, несмотря на заверения полковника Суиндала, опасалась перегрузки. Поэтому Джоне попросил некоторых менее высокопоставленных лиц из окружения Кеннеди покинуть самолет и не разрешил подняться на борт некоторым пассажирам, которые с момента отъезда из Вашингтона летели на «ВВС-1» на всем пути его следования. Одним из таких пассажиров оказался сенатор Ральф Ярборо. В течение двух дней все старались привлечь

Ярборо на сторону вице-президента. И вот неожиданно его отвергли. Он потребовал объяснений. Тед Клифтон ответил:

— В целях обеспечения максимума безопасности.

Клифтон быстро приспособился к происшедшей перемене. Он мыслил ясно. Как генерал и военный адъютант, он пользовался «особым доверием и расположением» президента. Поскольку на посту президента произошла замена, и он должен был измениться, так как он выполнял свой долг не в отношении президента как личности, а президента как главы государства. После соответствующей беседы с Валенти и Торнберри он стал выполнять обязанности военного адъютанта президента Джонсона.

А в это время Макхью, который понимал все это иначе, не переставал внутренне негодовать и возмущаться. Назревал непримиримый конфликт. С одной стороны, имелась группа приверженцев Кеннеди, считавших, что главным пассажиром на борту самолета является их павший вождь. Поскольку он был мертв и не мог отдавать им приказаний, они обращали свои взоры к госпоже Кеннеди, которая, разделяя их убеждение, что необходимо как можно скорей покинуть Даллас, недоумевала, чем вызвана задержка. С другой стороны, помощники Джонсона держались иного мнения. Его без обиняков высказал Янгблад. В самый разгар суматохи он отвел Лема Джонса в сторону и повелительным тоном сказал ему:

— Когда босс велит, тогда и полетим, только тогда.

Между тем Келлерман и Янгблад кончили пререкаться, и в это время Макхью уже в третий раз появился у кабины пилота. Но тут он заметил Килдафа и бросился к нему. Килдафу показалось, что он несся какими-то дикими скачками.

— Мы должны сию же минуту подняться в воздух, — раздраженна выпалил Макхью.

— Этого нельзя сделать, пока Джонсон не примет присягу, — ответил Килдаф.

— Никакого Джонсона здесь нет. Он на втором самолете.

— Тогда ступайте и скажите этому шестифутовому техасцу, что он не Линдон Джонсон, — продолжал Килдаф и опять повторил: — Мы не полетим в Эндрюс, пока президент не примет присягу.

— Я знаю только одного президента, он лежит там! — воскликнул Макхью, показывая рукой в направлении хвостового отсека, где стоял гроб Кеннеди. Лицо его налилось кровью.

Эти слова прозвучали весьма драматически, а самолет был достаточно тесен. Поэтому замечание Макхью стало достоянием всех находившихся на борту самолета еще до того, как «ВВС-1» приземлился в столице. Кен О’Доннел, узнав, что сказал Макхью, проникся чувством гордости за генерала.

— Утром ты был еще вот такой, — сказал он Макхью, показав рукой расстояние в несколько дюймов от пола. — А теперь ты вот какой высокий, —

добавил он, подняв руку над головой, насколько позволяла ее длина.

Однако и у Джонсона были уши. Эта короткая сценка в радиорубке изменила судьбы обоих этих людей. Килдаф, исключенный О’Доннелом из числа людей, близких Кеннеди, рассчитывал на неплохую карьеру при новом президенте, а генерал Макхью лишился всякой надежды на еще одну звезду на погонах. Мало того, дни его службы в армии были сочтены.

Новый президент сменил сорочку и тщательно причесался. После этого сержант Джо Айрес вынул несколько свежих голубых полотенец с эмблемой президентского самолета «ВВС-1» для Жаклин Кеннеди. Поблагодарив его, Жаклин вошла в спальню. Вслед за ней вошли супруги Джонсон, чтобы выразить ей свои соболезнования. Новый президент понимал, что никакие слова не могут быть до-статочными. Он произнес только «милая», обнял Жаклин и покачал головой. Словесное выражение соболезнования он предоставил своей супруге. Госпожа Джонсон была женщиной и пользовалась расположением Жаклин Кеннеди.

Заливаясь слезами, новая первая леди сказала:

— О Джекки, вы же знаете, мы никогда не стремились стать даже вице-президентом, и, боже, вот что теперь получилось!

— Но что было бы, если бы я не была там! — ответила Жаклин. — Какое счастье, что я была в эту минуту с ним.

Интуиция Джонсона не обманула его. Слова были здесь действительно просто неуместны. Однако Леди Бэрд с ее врожденным чувством такта на этот раз допустила промах.

— Ах, не знаю, что и говорить, — произнесла она, всхлипывая, и неожиданно добавила — Больше всего меня ранит то, что это произошло в моем любимом штате Техас.

Не успела она закончить фразу, как поняла, что явно сказала лишнее. «Я тут же пожалела о сказанном», — вспоминала она позднее. Техасский шовинизм был более чем неуместен в этот день. Ей больше пристало печалиться о гибели Кеннеди. Леди Бэрд в замешательстве опустила глаза и увидела перчатку Жаклин, всю в пятнах крови. Леди Бэрд всегда завидовала тому, как элегантно Джекки носила перчатки. Сама она чувствовала себя в перчатках неловко и при первой же возможности избавлялась от них. Как всегда, и на этот раз перчатка Джекки казалась неотъемлемой ее частью. Но она вся была залита кровью ее мужа. Леди Бэрд овладела собой и спросила:

— Не позвать ли кого-нибудь помочь вам переодеться?

— О нет, благодарю вас, — ответила Жаклин. — Может быть, позже я попрошу Мэри Галлахер помочь мне. Но только не сейчас.

Они сидели втроем на кровати, Жаклин Кеннеди посередине. Последовала небольшая пауза. Затем Джонсон неуверенно промолвил:

— Ну, так вот, относительно присяги…

— Линдон, — начала было Жаклин и тут же остановилась. Из всех, кто окружал ее мужа, она первой смогла примириться с грядущим. — Ради бога, извините меня. Я никогда больше не буду называть вас так, — продолжала она. — Я хотела сказать: мистер президент.