Убийство в «Долине царей»
Шрифт:
— Меньше всего он походил на американца в нашем представлении. Разгильдяй с небольшой лысиной. Сорил деньгами, угощал всех подряд, взаймы давал направо-налево.
— Может, он просто обалдел от здешней дешевизны?
— Нет, он, скорее, обалдел от того, как легко наши оборотистые подонки собирают деньги, ничего не делая. В Америке, говорил он, из-за одного процента прибыли конкуренты друг другу глотки перегрызут, а здесь и из-за ста с тобой никто разговаривать не станет. Но все-таки он был прирожденный разгильдяй,
— Какая же афера! Я увидел сегодня преуспевающее предприятие.
— Пока преуспевающее, но по большому счету — это несерьезно. Только при нашем бардаке оно способно приносить много бумажек, похожих на пестрые фантики. Кстати, не возьметесь мне растолковать, почему теперь на деньгах вместо Ленина рисуют какие-то узоры и трилистники ни к селу ни к городу?.. А в принципе, Кашлина с Поглощаевым ждет судьба Безенчука.
— Вы знаете что-нибудь об отношении Шекельграббера к компаньонам?
— Поначалу у них все складывалось гладко, но последние полгода он приходил ко мне расстроенным и говорил, что скоро они перегрызутся, как собаки, пора вынимать уставный капитал и сматывать удочки. Хотя деньги его мало волновали, ему не нравилось, что Поглощаев баламутит воду и в каждый разговор вставляет, будто один работает на износ, а паевые доли у всех троих равны, хотя работы там особой нет: подчиненные работают, директора только деньги считают и делят сообразно собственным интересам. А Шекельграббер дал фирме изначальный капитал, у компаньонов в то время запасных брюк не значилось. Даже я достала «Долине» трех клиентов, а Поглощаев — жмот — хоть бы в ресторан позвал!
— Почему именно Поглощаев? — спросил я.
— Он у них командует клиентами и ведет бухгалтерию.
— А что делает Кашлин?
— Дурака валяет. Кашлин — это Шекельграббер номер два, или наоборот. Мы учились на одном курсе, он нас всех и перезнакомил. Из него получился бы хороший ученый, если б не затрахала совдеповская нищета после перестройки. Вот скопит денег и опять в науку сбежит. Все-таки шесть языков знает парень. Кашлин придумал идею этого бизнеса и научно обосновал. — Она усмехнулась. — Я чуть замуж за него не выскочила на третьем курсе, теперь жалею страшно. А вы женаты?
— Нет.
— Я люблю холостых мужчин: с ними проще и обмана меньше.
— Вы бы не могли прикрыть бедра халатом, — попросил я, — а то мне прямо не по себе. Все-таки живой я и к тому же сытый.
— Сытый кем?
— Сытый «чем».
Она запахнулась, выпила, но стала еще соблазнительней. Она была из тех женщин, которые сводят с ума, одеваясь. Стриптизерша наоборот. (Какой-нибудь владелец теневого ресторана мог бы заработать неплохие деньги на этой моей идее.)
— Кто, по-вашему, позарился на жизнь Шекельграббера? — спросил я напрямик.
— Кто угодно, включая его жену, которую я никогда
— Естественно, она в Нью-Йорке.
— А вы проверьте, не прилетала ли она инкогнито?
— Зачем ей убивать мужа?
— Вы, наверное, Булгакова не читали? Иногда так бывает, что муж надоел, — объяснила она. — Мне, например, однажды сожитель надоел, и я его в тюрьму отправила.
Я состроил удивленную физиономию.
— Написала начальнику паспортного стола, что живет мой закавказец без прописки на моей жилплощади — тогда с этим строго было. Но сожитель договорился с начальником полюбовно. Что делать? Я написала на начальника, что за взятки прикрывает бездомных закавказцев, моего в частности. Тут уж начальнику против воли пришлось его выселять за сто первый километр, чтобы свою должность и шкуру спасти, а сожитель перед отъездом побил меня до сотрясения мозгов, и его упекли за изнасилование. Ну, я выздоровела, и синяки зажили до свадьбы… Месяца три назад его выпустили по амнистии. Он ходил тут под окнами, пока я не велела вахтеру погрозить ему кулаком с обручальным кольцом на пальце.
— Он не мог убить Шекельграббера из ревности?
— Мог… И я могла… И меня могли. Но при чем тут документы?
— Вот-вот, документы. Может быть, искали какой-то конкретный компрометирующий документ, а в спешке похватали все подряд?
— Может быть. Мне он ничего не оставлял на ответственное хранение.
— Извините за нескромный вопрос, вам не приходило в голову, что Шекельграббер — шпион?
— Завербованный на телеигре «Поле чудес» в пользу страны дураков? Приходило, и не раз. Раз пять примерно. Только за чем у нас шпионить? Мне кажется, сейчас зайди на любой «ящик» или на батарею ПВО, тебе и так все покажут, все расскажут и ксерокс сделают, если свои порошок и бумагу принесешь.
«Черт побери, — подумал я, — а ведь она патриотка в глубине души».
— С кем он дружил из иностранцев?
— Был у него собутыльник Андре Эпюр. Заходил недавно, спрашивал, кому вернуть долг Шекельграббера, какой из жен: мне, той, что в Нью-Йорке, или еще какой-нибудь?
— Чем он занимается?
— Пьет от радости, что фирма не отзывает его из Москвы.
— Может, как-нибудь поужинаем в ресторане Домжура? — предложил я и поднялся.
— Кстати, вы не поменяете мне десять долларов?
— Только на две пятерки.
Она засмеялась:
— Теперь вижу, что вы не чекист: тот поменял бы не задумываясь и купил бы дочери куклу Барби в шопе. Ладно, телефон у вас есть. Надумаете пригласить — звоните.
В углу коридора я заметил миску:
— Вы держите домашнего зверя?
— Подарили как-то собаку, но мы с ней не ужились. У меня на собаку времени не хватало, и тявкала она ни к селу ни к городу.
Я остался за дверью.
Перед выходом сунул вахтеру пару сотен.