Убийство в «Долине царей»
Шрифт:
— Но все-таки встреться с Трипуном, пожалуйста.
— Но кем он мне будет служить? Мой товар — идеи, а добросовестный кладовщик из его головы никудышный. Она у Трипуна, конечно, большая, но и пользуется он ею, как слон: откатить бревно хоботом и уложить в штабель он способен, но мои требования к будущим подчиненным выше.
— Попробовать можно? Трипун совсем не такой, как ты думаешь. Он очень ответственный, он ждет поручений, вот и поручи.
— Лучше я напишу еще одно письмо, в котором выражу свое восхищение его терпением и исполнительностью.
— Ты можешь говорить серьезно? Как в прошлый раз.
— Ко мне пришла весна и прописалась, а у Трипуна — бесполое лето. Пусть подождет пару месяцев осени, позагорает, попьет пивка. А еще лучше — пусть уподобится японцу: найдет пару валунов в поле и сядет смотреть, как они растут.
— Ладно, мне пора, — решила Грань.
— Извини, домой не приглашаю. Боюсь, БЖ покусает тебя или поцарапает до крови…
Аредов пришел с цветами в квартиру, ставшую коммунальной, но еще сохранившую бытовые признаки сожительства, и сказал бывшей жене:
— Когда ты научишься запирать дверь от воров? Наверное, я не все о тебе знаю. Может, в детстве ты вовсе не скакала по ущельям, а провела на улице и кормилась щедростью помойки? Ты не встречала замков, когда приходила в гости на соседнюю свалку. Ведь и готовить там тебя не учили, по сей день питаешься от случая до чьей-нибудь милости.
— Хоть бы «привет» сказал.
— Знаешь, я презираю тебя до такой степени, что даже в самом благодушном настроении вместо «здравствуй» смогу выдавить лишь «пошла в жопу».
— Это мне? — увидела цветы и удивилась.
— С чего вдруг? — удивился. — Дочери.
— Значит, у тебя завелись деньги.
— Нет, я их сам завел назло и буду размножать в клетках, подкармливая мелочью.
— Только плати алименты на детей. Ты же сам говорил: «Эти дети мои, а не твои, потому что умеют доставать языком до носа, как и я, а ты не умеешь».
— Обратись в суд или по месту работы.
— Что мне с исполнительного листа! Этих денег даже на хлеб не хватит.
— А ты попроси у кого-нибудь, раз у бывшего мужа нет. Ты ведь привыкла. Хотя бы у своего поручика, пока он окончательно не сбежал. Знаешь чем он занимается? Цементянников рассказывал: просматривает объявления в газетах, едет смотреть квартиры на обмен или продажу и при этом ворует что-нибудь ценное. И попробуй поймай такого!
— Дрянь! Тебе просто завидно или обидно.
— А я поверил охотно. Разве порядочный здоровый человек при деньгах свяжется с матерью двоих детей? Он знает, что доброе имя матери — как забор, в котором достаточно одного лаза, чтобы вся конструкция потеряла смысл и приобрела видимость. Вот козел какой-нибудь — другое дело. А ты для него вроде эликсира молодости: напьется с утра и станет козленочком.
— Паразит! Скотина! Только изводить умеешь!
— Сейчас я вылью на тебя ушат холодной воды по методу Ганнушкина… И знаешь
— Убила бы!
— Потерпи немного, скоро разъедемся, и ты сможешь спокойно лежать на высоких подушках в нестираных наволочках и с катехизисом разврата в руках шептать молитву: «Черти, сделайте мои грехи приятными».
— Ты на свои носки посмотри.
— Я уже видел утром. Показались слегка ношенные, а оказалось, даже слегка дырявые. Но это тебя уже не касается.
— А почему мы не можем просто быть друзьями?
— Я, понимаешь ли, уже свыкся с мыслью, что тебя в природе нет и никогда не было, а события твоей якобы жизни основаны на реальных фактах, не имеющих ничего общего с действительностью.
— Но ты хотя бы мог уважать меня как личность!
— Твоя личность — довесок к промежности, которую эксплуатируют все кому не лень. И ради этого терпят довесок.
— Я, между прочим, в турецкую фирму секретарем-референтом устроилась.
— Разве ты когда-нибудь ходила на работу? По-моему, тебя водят туда обстоятельства, как слона на вечернюю программу в цирк. Сама бы ты по доброй воле паслась среди тугих кошельков. Что еще надо девушке коленопреклонного возраста, не обремененной ни тактом, ни разумом. Готова служить оригинальным дизайном — турецкой подстилкой в интерьере. Один сеанс — сто долларов.
— Кстати, я из туалета лампочку вывернула: в моей комнате последняя перегорела.
— Придется гадить у тебя.
— Вот еще!
— Тогда ложись спать с закатом и вставай с рассветом.
— Я читать хочу на ночь.
— Ты все равно не делаешь никаких выводов из прочитанного.
— Мне нравится.
— Найди в кладовке шахтерскую каску, надень и читай под ней.
— А у тебя нет лампочки?
— Если тебе что-то нужно, сходи на лестничную клетку к другому соседу. И давай появляться на кухне в очередь, и мыть посуду сразу после еды. Еще раз увижу три дня не мытую тарелку, наложу дохлых тараканов. Ты съешь без разбора и умрешь в полной безнаказанности собственного идиотизма. Кому я буду мстить остаток жизни? Хотя кто ты теперь? Отрезанный ломоть, который упал в лужу, — лакомый кусок для лежащей рядом свиньи. У тебя не жизнь, а пародия неприкаянной шлюхи. Тебе не надо было выходить замуж. Или выходить за слепоглухонемого капитана дальнего плавания. Только где их сыщешь? Уже всех расхватали.
— Мне искренне жаль, что тебе так Плохо.
— Себя пожалей. Ты уже не человек, ты помойка, на которую опорожнилась еще одна ассенизаторская машина… А что я детям буду говорить?..
Вечером к нему заглянула дочь.
— Пап, твой магнитофон сломался, — сказала она.
— Сам или ты помогла?
— Я пальцем его не тронула!
— Тогда положи его в угол: пусть подумает о своем поведении. А потом отнеси на помойку.
— Да он почти новый!