Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
Шрифт:
— Убьют? — замер Великанов.
— Убить не убьют, а за бортом останешься. И управы не найдешь. А сколотил преступную группу, две доли твои…
Баранов бродил по дворику кругами, но неизбежно оказывался возле Григорьева. Тот заметил его маневры.
— Чего тебе, Валера? — спросил он Баранова.
— Григорьев! — заканючил, как маленький, Баранов. — У тебя светлая голова, научи, что говорить на суде.
— Слушай, Валера! Ты мне уже надоел! Как я могу тебе помочь, когда ты держишь свое обвинительное заключение в трусах
— Так стыдно! — захихикал Валера.
— Стыдно, у кого видно! — заключил Григорьев. — Отвали, моя деревня! Мешаешь играть.
Маленький выбросил мяч в «поле», мяч тут же оказался у Айрапетяна. Вместе с Сойкиным они легко обыграли Рудина и устремились к «воротам» Маленького. Григорьев, отвлеченный Барановым, замешкался, и Айрапетян прорвался к воротам. Сильный его удар Маленький не смог парировать.
Но в эту секунду дверь отворилась и в образовавшуюся щель выглянул надзиратель. И мощный удар мяча пришелся прямо ему в глаз. Глаз заплыл кровью, прямо на глазах у задержанных вырос огромный синяк.
Однако второй глаз надзирателя отлично видел, кто нанес столь меткий удар по служителю закона.
— Строиться! — завопил надзиратель, чтобы скрыть боль. — Прогулка закончена!
Построившись парами, как в детском саду, задержанные двинулись обратным маршрутом в камеру. С теми же остановками у каждой решетки. Правда, с ними не было Айрапетяна.
Надзиратель с фингалом оказался злопамятным и у решетки, выпустив всех в следующий сектор, оставил Айрапетяна на своей стороне, а затем увел куда-то. И никто не посмел вмешаться.
«Как стадо баранов, право! — подумал Рудин. — Любого могут взять и под нож, а мы только радоваться будем, что взяли соседа, а не тебя. Девиз один: „Умри ты сегодня, а я завтра!“»
Большой шмон уже закончился, и продезинфицированная камера противно пахла карболкой в сочетании с еще какой-то гадостью.
Арестанты забрали свои проверенные на законность вещи и все зашли в камеру.
Кузин даже дожидаться не стал, когда за ними закроют дверь, и бросился прямо к большому шкафу, где у каждого на определенной полке было свое местечко для продуктов.
— Что-то я проголодался! Свежий воздух всегда у меня вызывает аппетит.
Он достал оставленные с завтрака два куска черного хлеба, разрезал каждый на две равные части, густо намазал сливочным маслом и пригласил Великанова разделить трапезу.
— Присоединяйся, Андрей Андреевич!
— Спасибо, Сергей Сергеевич! Так обед скоро!
— Что это за обед? Баланда!.. Нет, мои обеды, видно, закончились!
Сойкин завистливо протянул:
— На воле ты свой аппетит удовлетворял! Икорка там, балычок… Небось, летал позавтракать в Сочи, а пообедать в Ленинград?
— Отстань ты от меня, ради Бога! — взмолился Кузин.
— Ненавижу буржуев! — разозлился Сойкин. — Из-за таких, как ты, мне второй срок мотать…
— Что прилип к человеку? — заступился Великанов.
Сойкин
— Да какой это сейчас человек? Он там был человеком, на воле, когда деньги были и власть, а здесь он уже полчеловека, а срок припаяют, в зоне дерьмом опустят.
— Опускают того, кто опускается! — вмешался Григорьев.
Сойкин побаивался Григорьева, поэтому прекратил спор, бросив напоследок пообиднее:
— Только деревья умирают стоя.
И пошел к крану пить воду, чтобы скрыть и обмануть чувство голода.
— Присоединяйтесь к скромной трапезе, Андрей Андреевич! — вторично пригласил Великанова Кузин.
После второго приглашения отказываться было совсем неудобно, и Великанов охотно присоединился, тем более что денег на ларек у него не было. Поесть же Великанов любил.
Все ждали обеда и занимались кто чем.
Григорьев, шуганув Сойкина, лёг на койку отдохнуть, хотя спать не хотелось. Рудин пристроился в его ногах посидеть. Увидев лежащую на койке книгу, попросил Григорьева:
— Почитать можно?
— О чем разговор? — разрешил Григорьев. — Читай на здоровье.
Поворов бродил возле двери, ожидая, когда откроется кормушка. Переживания от перенесенного унижения и полученных побоев не лишили его, как ни странно, аппетита.
Маленький беспрестанно терзал Рудина вопросами:
— Почему они забрали Айрапетяна? Для чего? Что он им сделал?
Рудин на каждый вопрос отвечал односложно:
— Не знаю!
Хотя мог предположить, что ничего хорошего Айрапетяна там, куда отвел его надсмотрщик, или вертухай, как называли в тюрьмах надзирателей, не ждет. Мстительное выражение лица вертухая, уведшего Айрапетяна, ясно об этом говорило.
Великанов, разделив трапезу, пусть и скромную, с Кузиным, решил продолжить и разговор с ним, тем более, что многое в этом деле интересовало его.
— Скажи, Сергей Сергеевич, заколачивал ты много?
— Выше крыши! — рассмеялся Кузин. — Тайна сия велика есть. В «Большом доме» мне обещали, если сдам им миллион, скосить срок до семи лет, а то и меньше, если применят статью сороковую. А не сдам — намотают полную катушку. В лучшем случае — пятнарик.
— А ты не виноват! — ахнул Великанов.
— Не виноват! — подтвердил Кузин. — По этой статье не виноват! Дали бы мне за обман года три, и все дела. А ты разве себя виноватым считаешь?
— Конечно, нет! — закипятился сразу Великанов. — Разве можно говорить пьяному в лицо гадости, к тому же в присутствии женщин. Вот его лицо и пострадало. Дал я ему раз, а рука у меня, сам видишь, тяжелая. Он с копыт. К сожалению, не один. Старушка пострадала. Этот козел сшиб ее, руку она сломала. А меня тут же менты повязали. Старушка руку сломала, а я — жизнь!.. «Сижу на нарах, как король на именинах, — неожиданно заголосил Великанов, — и пайку черного желаю получить…»