Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
Шрифт:
«А ты не пей со свиньями! — отвечает трезво Вася. — Сравнивать будет не с кем».
«Диссидент! — кипятится директор. — Я пью с членами ЦК и с министрами».
«Я и говорю: не пей со свиньями!» — прервал его Вася и ушел.
Попытался директор от Васи избавиться, да лучший работник, а пьянство в нерабочее время неподсудно. Да и перестройка на дворе.
Услали Васю от греха подальше с нами в длительную экспедицию. Так он и в экспедиции дважды отчудил.
Снимали мы по заказу обкома партии какую-то патриотическую белиберду.
А
Директор мясокомбината лично жарил шашлыки. Большой специалист. Хотя из такой свежей вырезки и студент кулинарного техникума сотворит вполне съедобное. Пальчики оближешь.
Вася, естественно, как и все, напился и второму секретарю обкома, что по идеологии, приказывает, хлопая по плечу:
«Коля, принеси еще ящик горилки!»
И секретарь, тоже пьяный, побежал за ящиком горилки.
Наш сценарист, из местных, обкомовский прихвостень, очень за него обиделся: «Вася, как ты можешь, как тебе не стыдно говорить такое второму секретарю обкома?»
Вася поднес ему к носу кулачок с волейбольный мяч, а затем презрительно сказал: «Я не твой друг, писака, не сват и не брат!»
Писака отошел, кипя от негодования, а Вася философски заметил окружению: «Но ведь бегает же! Приучен бегать! Условный рефлекс срабатывает. От водки расслабился, забыл, что положено другим бегать, а он уже добегался до идеологии»…
Естественно, когда обком устроил после завершения съемок боевика банкет в лучшем ресторане города, режиссер боевика категорически потребовал от директора, чтобы Вася сидел за столом между ним и директором фильма и не пил ни капли спиртного, только минеральную. В качестве компенсации Васе выдали две бутылки водки «сухим пайком».
Только после этого он согласился подвергнуть себя экспериментальной пытке: сначала плотно закусить, а затем отдельно в номере напиться.
Но, когда Вася сел за богато уставленный разнообразным дефицитом стол, он пожалел о заключенном договоре: пить за столом только минеральную воду. Это сколько же не доешь!
Настроение у Васи было испорчено. Кусок в горле застревает, когда видишь, что пьют и справа и слева, а особенно друзья напротив, по ту сторону стола.
А тут еще официанточка приносит две бутылки «Боржоми» и ставит перед Васей со словами ласковыми: «Пейте на здоровье!»
Какое уж тут здоровье!
Вася почувствовал себя, словно в аду при отбытии наказания.
«Страдать так страдать!» — подумал он, налил себе полстакана из бутылки «Боржоми» и привычно, одним глотком, осушил.
Не понял.
Налил себе целый стакан из бутылки с этикеткой «Боржоми». Привычно, одним глотком, осушил.
Понял.
Теперь можно было плотно закусить. Мгновенно Вася смел две полные тарелки вкуснейшей снеди.
Но мысль о ближайших соседях за столом не дала почить на лаврах.
Осторожно,
Привычно, одним глотком, осушил обе емкости.
Директор картины ехидно поддел: «Уважаешь минералочку?»
И щедрым жестом подозвал официантку.
Та только глазками сверкнула: «Чего изволите?» Ее улыбка привычно обещала все. И бесплатно.
— Нашему трезвеннику и язвеннику еще парочку «Боржоми»!
— Сию минуту! — ответила официантка, но управилась быстрее.
Теперь Вася не торопился. И питья, и еды было предостаточно.
Пришел первый секретарь обкома. Все встали и бурной радостью приветствовали желанного гостя.
Один Вася сидел и спокойно смотрел на эту суету.
«А почему осветитель Вася не встает?» — поинтересовался первый.
«Он трезвый!» — кратко объяснил ситуацию второй секретарь.
«Прекрасно! — одобрил первый. — Пусть тогда он тост произнесет!»
Шутки первого исполняются, как приказы генерала.
Местный сценарист, обкомовский прихвостень, подлетел к Васе: «Васенька, тебе доверено произнести тост от имени съемочной группы!»
Вася взял бутылку «Боржоми», привычно, одним глотком, осушил и встал.
Но с трудом.
«Я хочу, — начал тихо Вася, — чтобы все присутствующие выпили за блестящего руководителя области, за первого секретаря обкома, друга Леонида Ильича Брежнева, Михаила Сергеевича Горбачева, Андрея Дмитриевича Сахарова, Александра Исаевича Солженицына и… — запнулся Вася, вслушиваясь в наступившую гробовую тишину, — как его там, ну, кого еще на Корвалана обменяли, а, вспомнил, Буковского, Буковского…»
Мгновенно протрезвевший директор картины схватил последнюю бутылку «Боржоми», стоявшую перед Васей, и, отхлебнув четверть, радостно завопил:
«Братцы! Это не „Боржоми“, это водка!»
И все облегченно рассмеялись.
«Что с пьяного взять!» — сказал миролюбиво первый секретарь. Но второй секретарь, по идеологии, уже мысленно сочинял донос в ЦК.
…Кобрик закончил свою историю, человек в штатском вежливо улыбнулся, и в эту секунду зазвенел телефон. Как по заказу.
«Собеседник» взял трубку, послушал и протянул трубку Кобрику.
Кобрик услышал голос жены-невесты.
— Милый, — заплакала она в трубку, — я умру без тебя. Мы договорились с руководством МВД. Если ты будешь себя хорошо вести и ни во что не вмешиваться, то завтра после обеда тебя отпустят.
А Кобрик потерял дар речи.
— Ты слышишь меня? — закричала в трубку жена-невеста. — Ответь!
— Слышу! Не кричи в трубку! Так хорошо слышу, как будто ты рядом. Что ты имеешь в виду?
— Я не знаю! Но ты сам поймешь, по ходу дела!
Их разъединили, и Кобрик беспомощно держал трубку в руке, не зная, что с ней делать: ждать, когда вновь соединят, или отдать человеку в штатском.