Убийство в морге
Шрифт:
Все перечисленное легко помешалось в рюкзак за спиной и в две объемные сумки, легкие и прочные. Эти вещи трудно было сломать, а уж по части умелой упаковки вещей равных Рудину не было.
Рудин всегда начинал с упаковки самых ценных вещей. Никогда нельзя было сказать, что не надо будет срочно покинуть негостеприимное жилище. Ну не с пустыми же руками удирать.
И в этой богатой «пещере» Рудин начал с того, что в одну сумку упаковал несколько небольших картин в старинных рамах, а в другую сумку старинное серебро, попутно опустив в карман лежащие на пианино золотые карманные
Совершив чуть резче, чем следовало, поворот, Рудин задел толстую книгу, лежащую на журнальном столике. Книга шлепнулась на узкую полоску не защищенного ковром паркета со звуком пощечины.
Рудин даже внимания не обратил на падение книги, настолько он был уверен, что в квартире никого нет.
Каково же было его удивление, какой ужас овладел им, когда он услышал из спальни испуганный женский голос:
— Вася, в гостиной что-то упало, встань, пойди, посмотри!
Рудин уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы сразу взять с места третью скорость, как услышал мощный бас Васи:
— Тебе нужно? Ты и иди! А я спать хочу!
Женский голос возмутился:
— Вася, мужчина ты или нет?
Рудин остался на месте просто из спортивного интереса.
Мощный бас Васи тоже возмутился:
— Я уже тебе не мужчина? А кто мужчина? Водолазов, с которым тебя видели в кафе-мороженом?
— Что такого? — смутилась жена Васи. — Днем, в обеденный перерыв, мороженым угостил.
Вася в ответ заорал, очевидно, накопилось:
— Ты думаешь, измена, — это когда я тебя в постели с Водолазовым застану? Это уже не измена будет, это — твоя смерть!
Жена печально произнесла:
— Дурак ты, Вася! Ладно, спи, пусть воруют!
Такого упрека женской проницательности Рудин не выдержал и, ограничившись только тем, что успел упаковать, неслышно выскользнул из квартиры.
Правда, на улице он не выдержал, вспомнив перебранку супругов, и запел старую веселую песенку:
Все взяли гости, что могли. И вышли за порог. Идут двором и говорят: — Сырой у них пирог! А им вослед старуха: — Нет, Пирог мой не сырой!.. Ей из угла старик в ответ: — Старуха, дверь закрой!Окно на втором этаже дома, мимо которого проходил поющий Рудин, резко распахнулось, и пьяный голос противно проскрипел из темноты:
— Заткнись, Доминго!
И Рудин замолчал…
Взятое в «пещере Али-Бабы» тянуло на приличный куш. Можно было не суетиться, отнести все к барыге, скупщику краденого, и загнать за четверть стоимости.
Но Рудин был эстет. Он не мог так просто взять и расстаться с произведениями искусства, владельцем которых стал благодаря ловкости своей профессии. Рудин готов был ждать хоть месяц, хоть два. За это время шум об удачной краже станет слышен неформальным, подпольным ценителям антиквариата, имеющим связи с зарубежными
И чувство эстета за такой срок полностью удовлетворялось.
Рудин, мысленно поздравив себя с удачным приобретением, решил, что он заслужил если не отпуск, то выходные с отгулами.
И ушел в загул.
А для полноценного загула требовалась женщина.
«Какая ж песня без баяна, какая Марья без Ивана…» В данном случае требовалась обратная связь… С женщиной.
Проще простого было сходить к трем вокзалам и снять там помоложе.
Но издержки могли быть большими: замучаешься ходить по вендиспансерам, работать на лекарства.
И Рудин пошел на концерт в консерваторию. Это было созвучно его эстетическому чувству. Да и одиноких женщин, готовых уцепиться за каждого свободного мужчину, который окажет им немного внимания, ходит на эти концерты немало.
Еще в первом отделении Рудин обратил внимание на хорошо, со вкусом одетую женщину. Она была одна, но выгодно отличалась от одиноких женщин тем, что не бросала зовущих взглядов по сторонам, а несла свое горе с достоинством. Рудину понравилась ее здоровая красота, и он решил попытаться познакомиться с ней. Она была немного старше Рудина, но разве это препятствие? Рудин жениться не собирался, а для приятного времяпрепровождения ее возраст даже способствовал.
Рудин всегда нравился женщинам, особенно старше его годами. Кроме умения легко тратить деньги, у Рудина была молодость, рост выше среднего, крепкое телосложение. И улыбка. Его знаменитая улыбка, обезоруживающая женщин.
Обаяние молодости само по себе мощное оружие. А в сочетании с начитанностью неотразимое.
И Рудин убедился в этом, когда в антракте мягко вошел в орбиту под названием «женщина».
— Вам нравится? — спросил он, сияя своей знаменитой улыбкой.
Он имел в виду прослушанное первое отделение. Женщина поняла его слова по-своему.
— «Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами…» — продекламировала она насмешливо.
Рудин расхохотался, и необходимый контакт был достигнут.
После концерта Рудин проводил Инну домой и без труда договорился о встрече на следующий вечер.
— Наверняка вы не смотрели «Чайку» Соловьева…
— Это там летают окорочка «Союзконтракта»?
Рудин задумался, что бы соврать, но потом честно признал:
— Я не видел пьесы!
— Билеты страшно дорогие, а так я не прочь сходить и посмотреть озеро на сцене.
— Для вас ничего дорогого нет! — галантно польстил Рудин.
И следующий вечер он провел с Инной в Театре на Таганке.
Провожая Инну домой, Рудин рассказывал о себе: какой он хороший реставратор, как хорошо он разбирается в живописи и в антиквариате…
Расставаясь, Рудин пригласил Инну к себе домой, посмотреть коллекцию.
— У меня есть малые голландцы, а из серебра Попов и Фаберже. В музей ходить не надо…
Инна хотела отказаться, но неожиданно для себя согласилась.