Убийство в приграничном замке
Шрифт:
– О, наказать по всей строгости – это я с удовольствием! – коротко рассмеялся Фортитус. – С удовольствием.
Смешок его вышел горьким, но Скай так и не понял, что было истинной причиной этой горечи. Скорбь по сыну? Разочарование в самых близких людях? Осознание своей слепоты в отношении этих самых близких? Одно Скай знал точно: он ни за что на свете не согласился бы поменяться местами с Торном Кайреном Фортитусом.
– Зачем ты давала Крею деньги? – отсмеявшись, спросил Торн.
Теперь в его голосе не
– Чтобы Рейнард получил возможность стать нормальным, – ответила Арна.
Она смотрела на Торна, а он смотрел на нее. В этот момент мать и сын были удивительно похожи. Что-то неуловимо общее в выражениях их лиц роднило Фортитусов не хуже общей крови. Во взглядах и жестах обоих сквозили упрямая уверенность в своей правоте, привычная властность и нежелание отступать.
– Твой внук не стал бы нормальным, даже если бы получил всю силу в мире. Пожалуй, это сделало бы его еще более ненормальным! – вместо улыбки у Торна получился оскал.
Нет, видимо, Арна еще не знает о том, что случилось. Она нахмурилась, пытаясь понять, что именно так задевает ее в словах сына.
Торн сказал:
– Идем к тебе, мать. Разберемся с флаконом. Фларинен нашел его, говоришь. Ну-ну.
Голос лорда звучал мрачно и торжественно.
– Ты, – бросил лорд служанке, замершей у стены, – мигом найди Олета. Пригласи в покои госпожи Арны.
Та поклонилась и тут же быстро удалилась.
Фортитус зашагал в том же направлении. Госпожа Арна направилась за ним, всем своим видом выражая неодобрение. Скай, памятуя о том, что лорд звал его с собой еще в Зимнем зале, последовал за ними.
Кажется, лорд теперь решил разобраться с Флариненом. И, если подумать, то становилось ясно, что именно замковый распорядитель мог устроить отравление Рена, мог попытаться отравить госпожу Арну, а затем подбросить ей флакон из-под яда. Мог ли он быть причастным к экспериментам Крея? В общем-то мог: денег, насколько понимал Скай, у Фларинена хватало, но вот в чем его мотив? К тому же госпожа Арна фактически созналась, что финансирование экспериментов на ее совести. То есть он ее сообщник. Но почему?
Вопросов пока что было больше, чем ответов. Но, скорее всего, прижатый к стенке Фларинен признается во всех своих проступках. Где уж ему устоять против лорда? А уж против лорда, только что пережившего такое потрясение, не устоять и подавно.
В покоях госпожи Арны оказалось людно. В передней комнате толпилось с полдюжины служанок от девчушки лет тринадцати до дородной особы, выглядевшей ровесницей хозяйки, у стены расположились три воина и Олет, в спальне топтался Фларинен, видимый в полуприкрытую дверь. А уж когда вошли Торн с матерью, Скай и Ник, в комнате стало совсем не протолкнуться, будто на ярмарке у лотка с самыми дешевыми и вкусными пирожками.
Теперь в опочивальне
Служанки смотрели на Торна со смесью надежды и страха, словно один лишь лорд мог навести порядок и положить конец тому бардаку, что творился вокруг, да только методы у лорда уж больно суровые. И вроде верить больше не в кого, а в Торна Фортитуса верить боязно.
– Оставьте нас, – велел лорд.
Негромко велел, но так, что служанок будто ветром унесло. Вышли и воины, хоть и не столь поспешно, но тоже не мешкая.
– Мать, соизволь подождать в другой комнате. Это мужское дело.
Госпожа Арна явно хотела возразить. Все ее лицо, вся фигура выражали протест против повеления выйти из собственных покоев, пока сын будет тут выяснять что-то по-настоящему важное.
Однако лорд глухо повторил:
– Мать… – И старая госпожа молча удалилась.
Поджатые губы и прищуренные глаза выражали все ту же степень крайнего неодобрения, но спорить она не стала, поняв по голосу, что ее сын не в том настроении. А может, пыталась продемонстрировать чужакам, что, какими бы ни были отношения Фортитусов, семейство способно объединиться, если есть реальная угроза. Зачем демонстрировать это чужакам, Скай не очень-то понимал, но уже знал, что люди часто пытаются что-то доказывать посторонним и словом, и делом, когда доказывать на самом деле ничего и не нужно.
Торн распахнул дверь в спальню матери и сказал:
– Что еще интересного нашел, Флари? Рассказывай.
Голос лорда был почти вкрадчивым и очень многообещающим, неприятно многообещающим. Но Фларинен, кажется, не заметил этих тонкостей.
– Только тот флакон, что забрала госпожа, – устало отозвался распорядитель замка. – Больше ничего.
Фларинен уселся на стул возле кровати и сидел с таким видом, будто ждал новостей. Неизбежных и непременно плохих. Руки распорядителя безвольно лежали на коленях, спина ссутулилась, а лицо выражало усталость и тоску. Потухшие глаза, опущенные уголки губ и смертельно бледные щеки придавали мужчине вид смертельно больного человека.
Казалось, Фларинен долго и мучительно боролся с чем-то – и осознал, что проиграл.
Хотя, возможно, это последствия бессонницы. В конце концов, усталость, бледный вид и даже отсутствие должной почтительности – распорядитель не встал при виде своего лорда – еще не доказывают вину, в чем бы она ни заключалась.
Торн хотел что-то сказать, но его остановил Олет. Рыцарь подошел к своему господину и тронул его за плечо.
Когда Торн повернулся, Олет мягко сказал:
– Позволь мне поговорить с уважаемым распорядителем.