Убийство в Тауэре
Шрифт:
Итак, Роберт написал то, что ему подсказали, и это было все, что получила чета Овербери и их обеспокоенные родственники.
Томас Овербери осознавал весь ужас своего положения. Он больше никогда не выйдет из Тауэра!
Бывали дни, когда из-за болезни он не мог четко мыслить, но за ними следовали другие, когда, несмотря на телесную слабость, ум его был ясен.
Почему его заключили в тюрьму лишь из-за того, что он отказался от назначения за границу? Разве это такой уж веский проступок? К тому же это произошло, когда он поссорился
Что кроется за его арестом? Какова настоящая причина?
Его перо всегда служило ему утешением, и теперь Томас им воспользовался. Он собирался записать все, что произошло с того дня, когда он повстречал Роберта Карра в Эдинбурге, и намеревался разослать копии своим друзьям. Вдруг кто-нибудь, прочитав записки, догадается, что же все-таки привело его в тюремную камеру Тауэра?
Эта идея вдохнула в него жизнь, и он почувствовал прилив сил.
Овербери написал письмо Роберту – длинное горькое письмо с упреками и обвинениями, где осуждал его за то, что он отказался от их дружбы ради дурной женщины. Томас сообщил ему, что написал отчет об их взаимоотношениях, о своих страхах и подозрениях и снимет восемь копий этого документа, который разошлет своим восьмерым друзьям. Овербери не верил, что Рочестер сможет отрицать хоть слово из написанного, и он хотел поведать людям о своих подозрениях, что его заключили в Тауэр, потому что он слишком много знал об отношениях Рочестера с этой злой женщиной, которая была его любовницей и которую тот хочет теперь сделать своей законной женой.
Когда Нортгемптон увидел письмо, которое Роберт показал ему, он приказал Хелвизу быть более бдительным, чем всегда. Восемь писем, которые пишет Овербери, должны быть доставлены ему, не попадая в руки адресатов.
Нортгемптон был очень обеспокоен. Развод, благодаря архиепископу Кентерберийскому, откладывался. Овербери становился подозрительным и агрессивным, хотя Хелвиз докладывал, что он с каждым днем делается все слабее.
Когда два лекаря, рекомендованные королем, осматривали Овербери, пришлось здорово поволноваться. Нортгемптон почувствовал огромное облегчение, когда они доложили, что узник страдает от чахотки, осложненной меланхолией.
Чувство справедливости Якова было поколеблено, когда он получил этот доклад. Овербери заключен в Тауэр по пустяковому поводу. Он разгневал короля резким отказом принять пост за границей, и Яков понимал, что, будь на его месте любой другой, его гнев был бы не столь продолжителен. Он видел что-то подозрительное в дружбе Роберта с Овербери и знал, что Овербери – человек умный. Суть в том, что король слегка ревновал Роберта к этому человеку. Вот почему он, по наущению Нортгемптона, поступил с ним более жестоко, чем заслуживал того его проступок.
Яков послал за знаменитым лекарем, доктором Мейерном, и попросил его сделать для Овербери все, что в его силах.
Доктор Мейерн посетил Овербери один раз, не увидел причин для сомнения в поставленном диагнозе (чахотка, осложненная меланхолией) и, поскольку в его намерения не входило тратить много времени
Каждое утро Франсис просыпалась от беспокойных снов. Она была так близко к достижению своих желаний, и тем не менее они легко могли стать недосягаемыми.
Франсис не могла выносить ожидания – оно выводило ее из себя.
При встрече в Хаммерсмите она открыла свое сердце миссис Тернер.
– Я начинаю сомневаться, столь же ли доктор Франклин искусен, как мы полагали, – жаловалась Франсис. – Прошло столько времени, а этот человек все еще жив!
– Он не желает применять большие дозы из опасения, что все может открыться.
– Из опасения! Такие люди всегда всего боятся! Моя дорогая Тернер, если они не могут обеспечить то, что нам нужно, остается брать все в свои руки.
Анна Тернер задумалась.
– Я слышала, его лечит Поль де Лобель, – сказала она.
– Ну и что?
– Я иногда посещаю его заведение на Лайм-стрит и заметила там мальчишку, который не прочь услужить мне… за вознаграждение, разумеется.
Франсис насторожилась.
– И что же, моя милочка?
– За то время, что Овербери провел в тюрьме, ему несколько раз ставили клистир, и де Лобель тоже прописал их ему. Готовят их на Лайм-стрит перед отправкой в Тауэр. Если я сумею переговорить с этим пареньком… предложить ему достаточно большую сумму…
– Предложи ему двадцать фунтов. Наверняка он не откажется от таких денег.
– Для него это целое состояние.
– Тогда скажи ему, что он получит свои денежки, когда сэр Томас Овербери отправится к праотцам!
– Три месяца и семнадцать дней я сижу в этой камере, – говорил Овербери. – Сколько еще мне осталось?
Доктор де Лобель посмотрел на своего пациента и подумал: «Судя по виду, не слишком много. Если король не освободит тебя, это сделает смерть».
– В любой день, сэр, вы можете выйти на свободу, – сказал он. – С узниками всегда так бывает. Однажды я прихожу к заключенному и узнаю, что его больше нет в тюрьме. «О! – говорят мне. – Его освободили на прошлой неделе».
– Однажды вы придете сюда, доктор, и узнаете, что меня нет.
– Надеюсь, что так и будет, сэр.
– О господи! Уж поскорее бы! – воскликнул Овербери с жаром.
– Как вы сегодня себя чувствуете?
– Полумертвым. Какую боль мне приходится выносить! Но как только меня выпустят отсюда, я непременно поправлюсь.
– Вы писали слишком много писем и утомили себя.
– Это того стоило, – улыбнулся Овербери. Теперь его письма прочитают и узнают, что человек, которому он сделал столько добра, бросил его в несчастье, узнают о порочной особе, которая превратила лучшего из людей в злодея.
– От этого клистира вам станет легче.
– Еще один клистир?
– Сэр, мой долг и удовольствие сделать вас снова здоровым. Ну, приготовьтесь!
После этого клистира Овербери стало так плохо, как никогда прежде.