Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
Бирк-Ларсен остановился посреди улицы, сначала расплылся в широкой улыбке, а потом рассмеялся прямо в хмурое зимнее небо.
— Женщины, — сказал он.
Он ловил ее счастливый голос, доносящийся из трубки, видел любимое лицо в этот момент.
— Девочка моя…
Он не называл ее так уже сто лет.
— Девочка? — эхом повторила Пернилле. — Я откликаюсь на девочку?
— Раньше откликалась, почему нет? Знаешь, что я собираюсь сделать, девочка моя? Сейчас позвоню в агентство и скажу, что дом не продается. И пусть засунут свои комиссионные себе в задницу!
Тишина.
— Если
Тишина.
— Если, конечно, — повторил он неуверенно, — ты не против.
— Это целый дом, Тайс. У нас никогда не было своего дома. А как же деньги?
— Я что-нибудь придумаю.
— Откуда мы возьмем столько денег?
— Раньше ты никогда об этом не спрашивала. Зачем же сейчас начинать?
— А тогда можно я приведу сюда мальчиков после обеда? Ты сможешь приехать? Давай покажем им дом вместе. Сможешь?
Он увидел в широком окне ресторана Амира. Юноша был так же уныл и встревожен, как прошлым вечером. Рядом с ним стоял отец — не намного счастливее, чем сын.
— Конечно, — сказал Бирк-Ларсен.
Опустив телефон в карман, он хлопнул в ладоши, улыбнулся малознакомым людям и почувствовал себя… живым.
Он знал места, где можно найти деньги. Не в первый раз оказывался в трудной ситуации, не в первый раз приходилось обращаться к определенным людям, чтобы не потонуть в бурных водах бизнеса. Просто придется сделать еще несколько звонков, еще более полезных.
Через дорогу, у входа в ресторан, о чем-то спорили Амир и его отец. Пожилой индиец, тыча пальцем в грудь сына, кричал так громко, что Бирк-Ларсен слышал его с другой стороны улицы, только ни слова не понял на чужом языке. Потом отец схватил Амира за руку, тот вырвался и яростно выругался на датском.
Двое детей в коробе трехколесного велосипеда навсегда застыли на фотографии, вклеенной в стол. Они все вырастают, все куда-то уходят, и кто-то — в бесконечную ночь.
Амир пересек дорогу, подошел к нему.
— Что-то случилось? — спросил Бирк-Ларсен.
— Давайте уедем отсюда.
И они забрались в алый фургон.
Скоугор по телефону искала пропавшее приложение к протоколу Стокке. Мортен Вебер целый час провел с людьми Бремера, пытаясь прояснить ситуацию. Маи Йуль, предоставленная сама себе в кабинете Хартманна, теряла терпение.
— Что у старика на уме? — спросил Хартманн.
— Бремер сейчас начинает разбирательство в департаменте Холька, — сказал Вебер. — Твое присутствие обязательно. От тебя ждут извинений и опровержения, в противном случае подадут на тебя иск за клевету.
Хартманн помахал Маи: уже иду. В ответ получил слабое подобие улыбки.
— То есть мне придется при всех взять свои слова обратно как последнему кретину?
Вебер покачал головой:
— Ну зачем же так прямолинейно, Троэльс. Мы можем сказать, что после ареста по ложному обвинению ты испытываешь сильный стресс. Бремер получит, что ему надо, и даже выразит тебе сочувствие.
— Это невозможно.
Маи Йуль пришла примерно с теми же соображениями, и не исключено, что они тоже исходили
— Не загоняйте себя в угол, Троэльс.
— Бремер знал, что я невиновен, и осознанно допустил, чтобы я сидел в тюремной камере в ожидании обвинения в убийстве. А сам мог в любой момент снять трубку и…
— Вы так говорите. Но можете ли вы это доказать?
— Он думает, что мы ему принадлежим, Маи. И возможно, он не далек от истины.
— Я призываю вас быть практичным. Мы все сожалеем о том, что произошло. Но вам нужны друзья. Не лишайте себя…
— Что именно вы предлагаете мне сделать?
Вошла Скоугор.
— Не сейчас, — сказал Хартманн, едва глянув на нее.
— Как раз сейчас.
Она улыбалась. У нее в руках были листы с печатным текстом, а в глазах…
— Продолжайте, Маи.
— Если вы передумаете, мы сможем остановить иск за клевету. И о нем никто даже не узнает.
Хартманн принял из рук Скоугор бумаги, начал читать.
— В совете Бремер и шесть его заместителей, каждый во главе своего департамента. Образование он вам больше не даст, на это место он прочит меня. Но вы тоже что-нибудь получите, например… бывший департамент Холька, по охране окружающей среды.
— Тот, кто возглавлял этот комитет последним, достиг многого, — заметил Хартманн, все еще читая бумаги.
— Я очень хочу вам помочь. Но есть люди, которые считают, что вы этого не стоите. Докажите, что те люди ошибаются, а права я. Давайте сделаем все как следует. Напишите проект заявления, хорошо?
Он едва шевельнул головой, вряд ли можно было назвать это движение кивком. Но она ухватилась и за это, удовлетворенно закивала в ответ и, надевая жакет, сказала:
— Вот и отлично. Скоро увидимся, — и ушла.
Хартманн смотрел на мир за окном и думал о возможных путях, о выборе, который нужно делать каждый день, снова и снова.
— Троэльс?
Вошел Вебер, а он даже не заметил этого.
— Скоро начинается слушание. Нам нужен план действий.
Так как Хартманн не ответил, Вебер сказал громче:
— Алло, есть тут кто-нибудь?
— Да, — отозвался наконец Хартманн. — Вот план. Скажи Бремеру, что мы подготовим опровержение, но чуть позже.
Вебер прищурился:
— Решил отказаться от своих обвинений?
— Потом.
— Понятно… — протянул Вебер.
Она прошла через гараж, не обращая внимания на неприязненные взгляды мужчин в красных комбинезонах, поднялась по лестнице, позвонила в дверь.
— Добрый день, Пернилле. — Лунд улыбалась и вообще старалась казаться дружелюбной. — Я не вовремя?
— Мы переезжаем. Я собиралась посмотреть дом.
— Нам нужно пронумеровать все вещественные доказательства по делу. Это простая формальность.
— Что?
Пернилле стояла не вплотную к двери — это была возможность, которую Лунд не упустила, протиснулась внутрь, встала посреди кухни. Сколько же тут вещей! Маленькие вазочки, цветочные горшки, силуэты животных на стекле, блюда на этажерке. Она никогда бы не смогла создать такой уютный дом.