Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
Набирающий скорость «форд» промчался мимо них всего в метре.
Лунд смотрела вслед автомобилю, вряд ли осознавая, что была в объятиях Майера, который, едва переводя дыхание, уставился на нее в ярости. Люди вообще часто злились на нее. Машина тем временем завернула за угол, направляясь наверх.
Майер отпустил ее, бросился к эстакаде, вытаскивая на бегу оружие. Лунд побежала другим путем, по лестнице, перескакивая через три ступени, вверх, вверх.
Один этаж, другой. Еще один, и все, конец. Черная крыша блестела под ночным дождем. На фоне темного
Опять без оружия. И все же она двинулась вперед, пытаясь что-нибудь разглядеть за слепящими фарами.
— Полиция! — крикнула она.
— Лунд!
Майер выскочил с въезда на эстакаду, он задыхался, кашлял, едва смог выговорить ее имя.
Послышался звук в другом конце крыши — открылась и захлопнулась дверь. Лунд рванулась туда, Майер за ней. С крыши вниз вела вторая лестница. Он приехал сюда, чтобы оторваться от них. И его план удался.
Они еще успели заметить, как человек в капюшоне достиг нижнего этажа и скрылся в ночи и темном бескрайнем городе.
В бешенстве Майер подпрыгнул и заорал проклятья, так что ей пришлось закрыть уши руками.
Они спали не раздеваясь, слившись друг с другом, его горе с ее горем, ее скорбь — с его скорбью.
Пробуждение. Тайс Бирк-Ларсен расплел свои руки, не потревожив ее, сел на кровати, тихо поднялся.
Умылся, поел хлеба, глотнул кофе, пока Пернилле и мальчики спали. Потом спустился — надо было жить, говорить с людьми.
В эту смену их было двенадцать. Среди них Вагн Скербек с бледным лицом и мокрыми глазами. Вагн. Член семьи. Первый человек, которому он позвонил этой ночью. Бирк-Ларсен едва мог припомнить сам разговор, так часто его прерывали слезы, крики и гнев.
Вагн был хорошим другом в трудные времена. Тайс Бирк-Ларсен думал, что такие времена больше никогда не вернутся. У него же семья. Семья — камень, на который можно опереться, и он также опора для своей семьи.
Но иногда камень уплывает из-под ног, тонет в невидимом песке.
Он зашел в контору, снял с крючка черную куртку, аккуратно надел, как делал это год за годом. Потом вышел и встал среди них, хозяин и босс, чтобы раздать указания на день. Большинство этих людей работали на него уже много лет. Они знали его семью, наблюдали за тем, как растут его дети. Приносили им подарки на дни рождения. Проверяли уроки. Утирали им слезы, когда ни его, ни Пернилле не было рядом.
Один или двое едва сдерживались, чтобы не заплакать. И только Скербек мог смотреть ему в лицо.
Бирк-Ларсен пытался заговорить, но не мог и стоял молча.
Работа.
Все заказы были собраны в папке, они определяли то, чем будут заполнены рабочие часы. Он взял эту папку, вернулся в контору. Сел там, не понимая, что с ней делать.
Все по-прежнему молча стояли возле грузовиков. Наконец раздался голос Вагна Скербека:
— Давайте пошевеливайтесь! Принимайтесь за работу. Я вам не нянька.
Потом он вошел
— Ты делай, что тебе нужно, Тайс. С остальным я справлюсь.
Бирк-Ларсен зажег сигарету, обвел взглядом стены конторы. Повсюду фотографии: Пернилле, Нанна, мальчики.
— Какие-то репортеры звонили. Я их послал. Если эти гниды снова позвонят, дай мне поговорить с ними.
Постепенно в гараже закипала жизнь. За стеклянными перегородками конторы перемещались картонные коробки, складировались поддоны, выезжали на улицу фургоны.
— Тайс, я не знаю, что говорить. — Такая же шерстяная шапочка, такой же красный комбинезон. Старший брат и младший брат. — Я хочу помочь. Ты только скажи…
Бирк-Ларсен молча смотрел на него.
— Они уже знают, кто это сделал?
Бирк-Ларсен мотнул головой, сделал затяжку, попытался сконцентрироваться на графике работы, не думать ни о чем другом.
— Только скажи, если я хоть как-то… — снова начал Скербек.
— Доставка на Стурласгаде, — медленно, будто через силу, произнес Бирк-Ларсен, это были его первые слова за все утро. — Я обещал пригнать им подъемник для погрузки.
— Я этим займусь, — сказал Скербек.
Майер помахал фотографией перед командой оперативников в штатском. На снимке из базы полиции был изображен вполне ординарный мужчина в черной футболке с тюремным номером в руках. Залысины, синяки на небритом лице, длинные обвислые усы, как у хиппи, уже с сединой. Через всю правую щеку линия, похожая на давний шрам от ножа. Скучающий взгляд направлен в объектив.
— Его зовут Йон Люнге, он из Нёрребро. Дома его нет. Мы знаем, что он нарушил закон, и мы… — он прикрепил фото на стену, — собираемся посадить эту сволочь за решетку. Опросите соседей, знакомых по работе. Проверьте бары, ломбарды, торговцев наркотиками. Найдите всех, кто его знает. Ему сорок три года. Живет один. Никому не нужный, никчемный сукин сын…
Лунд с чашкой кофе в руках прислушивалась к тому, что говорил Майер, пока сама звонила по телефону Марку. Она успела поспать три часа в одном из свободных кабинетов и чувствовала себя довольно сносно.
— У него нет плана действий, — провозгласил Майер, словно это был известный факт. — Нет укрытия. В конце концов он вынырнет, чтобы глотнуть воздуха. И тогда… — Майер хлопнул ладонями с таким звуком, будто выстрелил.
Лунд сдержала смех.
— Нет, твои уроки шведского не отменяются, — говорила она тем временем Марку. — С чего бы это? Мы же собираемся там жить. Бенгт объяснит преподавателю, почему ты задерживаешься. У тебя не будет из-за этого проблем.
Майер взял со стола новую фотографию Нанны, ту, где она была так же красива, но уже без косметики, не улыбалась сексуально, не старалась выглядеть взрослой.