Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
— Прошу прощения, — перебил его ведущий. — Мы пришли сюда, чтобы поговорить о политике…
— Политика — это прежде всего и в первую очередь этика и мораль, — изрек Бремер. Он только на миг оторвал взгляд от камеры, чтобы глянуть на Хартманна. — Избиратели имеют право знать…
Хартманн откинулся на спинку кресла и слушал. На лице Бремера смешались презрение и возмущение.
— Меня обвинили в сокрытии информации. На меня подали иск и заявление в полицию. Все по наущению Троэльса Хартманна, того самого человека, который
Хартманн поднял палец, но он не чувствовал в себе сил перебивать или возражать. Против воли он посмотрел на Риэ Скоугор, стоящую у двери в студию.
— Как могло случиться так, что представительская квартира его партии простояла пустой до тех пор, пока туда не проникли сотрудники полиции? — вопрошал Бремер. — Как могла внезапно исчезнуть и потом вновь появиться кассета с записями камер видеонаблюдения? Как? Объясните мне.
Наконец к Хартманну вернулась воля к победе.
— Полиция заверила меня, что данные обвинения Бремера безосновательны. Это всего лишь отчаянная попытка удержаться у власти любыми способами.
— У власти? — Голос Бремера неожиданно взлетел выше его природного тембра. Он раскраснелся, ослабил узел галстука. — Значит, полицейские были дезинформированы. Когда они получат доказательство, находящееся в моем распоряжении…
Ведущему все это не нравилось.
— Прошу вас, покороче…
— Это крайне важно и напрямую касается темы нашего сегодняшнего разговора! — крикнул Бремер.
Его напор удивил Хартманна.
— Если вы так искренне верите в свои фантазии, Поуль, то идите в полицию. Правды я не боюсь. В отличие от вас…
— Вы грязный лицемер! — прошипел мэр.
В студии воцарилось молчание. Затем Хартманн сказал:
— Копенгаген достоин политиков, а не интриганов у власти. Если полиция захочет поговорить со мной, они знают, где меня найти.
— Когда они узнают то, что знаю я, вы окажетесь за решеткой, Хартманн. Там, где ваше место…
— Извините! Извините! Все обвинения с меня сняты!
Дебаты в который раз превратились в перепалку. Ведущий потерял всякий контроль над ходом событий.
— Буквально перед эфиром мне стало… — начал Бремер.
— Вот что делает с человеком пребывание у власти в течение двенадцати лет, — не дал ему договорить Хартманн.
Жестикуляция Бремера стала вялой, лицо побагровело, он тяжело дышал.
— У меня есть информация…
— Нет, нет и нет, — перекрикивал его Хартманн. — Все, на что вы способны, — это прийти сюда и забросать меня грязью. Говорить о политике вы не желаете, очевидно, это ниже мэра Копенгагена! Вы недостойны занимать этот пост, Бремер.
— Недостоин? — Голос Бремера был близок к фальцету. — У меня есть информация…
— Ваша система изжила себя, — вновь перебил его Хартманн. — Мы живем под пятой у деспота, который, вместо того чтобы вести дебаты,
Рука Бремера тянула ворот рубашки — ему не хватало воздуха. Он едва выговорил:
— У меня есть доказательство…
Хартманн не останавливался:
— У вас ничего нет. Вы просто хотите помешать нынешним дебатам, чтобы избежать обсуждения ваших ошибок. Вы постоянно так поступаете — переводите тему, чтобы скрыть свою коррумпированность и недостаток политического видения.
Бремер был нем. Он не мог сказать ни слова. Не мог вздохнуть.
— Коррупция, Поуль, — продолжал Хартманн ясным, уверенным голосом. — Червь коррупции разъедает вас изнутри…
— У меня есть доказательство… — невнятно проговорил Бремер.
— У вас ничего нет.
Он смотрел на старика в сером костюме в полоску. Бремер сжимал свою правую руку и как рыба разевал рот.
— У меня…
Поуль Бремер издал низкий сдавленный стон и скатился со студийного кресла на пол. Глаза под линзами в элегантной оправе остекленели. На лбу выступила испарина.
Через мгновение Хартманн оказался подле него, стал распускать галстук.
— Бремер? — произнес он неуверенно. — Бремер?
Лунд вернулась в управление, на этот раз — в кабинет Бюлова. Он находился в противоположной от отдела убийств части здания, и ей пришлось долго шагать по длинному коридору в черном мраморе мимо чужих подразделений и помещений, в которых она никогда прежде не была.
— Почему Майер не пошел с вами?
— Он не думал, что в этом есть смысл.
— Вы отдали ему приказ?
— Нет. Я хотела только взглянуть и сразу вернуться. Потом он позвонил и сказал, что обнаружил разбитое окно. И что на верхнем этаже в одном из окон виден свет фонарика. Это был фонарик Фреверта, не мой.
Бюлов сел за свой стол.
— Фреверта?
— Ладно, ладно. Я устала. Это был фонарик… кого-то другого.
Это доставило ему удовольствие, которого он не скрыл.
— Так вы признаете, что Фреверта там не было?
Она много думала над этим.
— Должно быть, он мог рассказать нам гораздо больше о преступлении, но чего-то или кого-то боялся. Возможно, он увидел нечто такое, что не предназначалось для его глаз.
— То есть, несмотря на записку, оставленную им, Метту и Нанну он не убивал? — спросил Бюлов.
— Вы не знаете, кто написал записку. Вы не знаете, было ли это самоубийство.
— Вы всегда расследуете дела, основываясь лишь на своих домыслах?
— Это не домыслы, — сказала Лунд. — Кто-то проник на склад. Этот человек знал, что мы там будем что-то искать. Хранилище с вещами Метты Хауге было взломано. И скорее всего, преступник забрал то, что мы искали.