УБЫР. Проклятье колдуна
Шрифт:
Однако прохожий развернулся и не спеша направился к ресторану. Коляну почудилось, что очки сами собою спрыгнули со вздёрнутого носа и привычно юркнули в карман джинсовой куртки.
Парнишка, довольно дохленький, близоруко щурился, и вид его казался так безобиден, что Коляну вдруг стало неудобно и расхотелось ссориться. Парень подошёл к Коляну. Серые глаза прохожего вдруг затвердели, и взгляд их оказался неожиданно тяжёл. Холодок пробежал под алой рубахой.
Незнакомец огляделся по сторонам, и Колян с неприятным удивлением понял: этот заморыш вовсе не думает о том, куда бы побежать или кого кликнуть на помощь, он удостоверяется, нет ли поблизости лишних глаз.
Серые ледышки
– Что ты сказал, козёл?
Задор Коляна уже основательно остыл, но после такого оскорбления отступить было нельзя.
– Кто козёл?! – заревел крепыш и угрожающе двинулся на наглеца.
Наглец, кажется, чуть попятился. Мелькнула надежда: Колян просто поддался какой-то странной иллюзии. Это создание всё-таки и есть именно такое чмо, каким попервоначалу виделось. Создание вдруг развело руками, словно сокрушаясь; пьяному показалось, что парнишка сейчас залопочет что-то мирное, норовя свести дело к шутке. Колян приободрился, но…
Маленькие каменные ладони слаженно и точно ударили его по ушам.
Оглушённый болью, Колян слегка откинул голову – его тут же ударили лбом в лицо. Перед глазами всё поплыло, рот наполнился кровью. Колян, не сдержав стона, накренился ещё сильнее, однако кое-как устоял ещё на ногах. Наземь его поверг третий удар, кулаком в грудь.
Глава 13. Тайный совет
Майор подходил к приёмной начальника областного управления внутренних дел. Навстречу вышел хозяин.
– А, Степаныч! – приветливо поздоровался полковник. – Яков Трофимович уже там, прокурор – на подходе. Я сейчас подойду.
Майор деловито поздоровался с полковником, вошёл в приёмную, кивнул секретарше и проследовал в кабинет.
В кабинете по-хозяйски расположился седой человек, толстый круглой уютной толстотою, с добродушным и чуть плутоватым лицом бывалого председателя колхоза. Яков Трофимович Сердюков действительно родился и вырос в деревне, долго работал в сельском хозяйстве, там и приобрёл тот стержень, на который нанизывался его жизненный опыт. Впрочем, хотя с молодых лет трудился он на руководящих должностях, всё ж председателем никогда не был. Со школьной скамьи он проявил склонность к комсомольской работе, и комсомольская, а позже партийная среда ответила на его чувства. Карьеристом Яков Трофимович не был. В юности он в самом деле хотел встать в первые ряды и строить светлое будущее, потому что любил народ искренней сыновней любовью. Конечно, с годами розовые очки поизносились, на их место явились обычные стёкла «на плюс», и Яков Трофимович привык поглядывать из-под этих стёкол с начальственным прищуром. Но любовь к народу не прошла; она только исподволь переросла из сыновней в отеческую – строгую и справедливую. Дитя у Якова Трофимовича было, конечно, в основе и в сути своей хорошее, но, положа руку на сердце, основательно непутёвое, и требовало неусыпного присмотра.
Последние годы Сердюков работал в обкоме партии. Должность его звалась тускло и серо – «начальник отдела административных органов». Взгляд непосвящённого человека, наткнувшись в телефонном справочнике на это неброское сочетание, равнодушно соскальзывал. И невдомёк было непосвящённому человеку, какую могущественную фигуру не удостоил он своим вниманием, ибо начальствовал Яков Трофимович над такими административными явлениями, как милиция, прокуратура, суд и отчасти – органы государственной безопасности.
Если подопечные Сердюкова следили за тем, чтобы соблюдался закон, то сам Яков Трофимович олицетворял собою иное, высшее качество власти. Он надзирал за тем, чтобы сам закон соответствовал высшим целям – революционному
Конечно, свои ответственные задачи Сердюков не мог решать в одиночку. Ему требовались помощники, люди, которых можно освободить от пут формального права, но при том быть уверенным, что они не станут этим освобождением злоупотреблять. Одним из самых посвящённых и надёжных помощников стал Сысоев. Этого толкового оперативника, тогда ещё капитана, Яков Тимофеевич приметил лет семь назад. Сердюкову приглянулись его честность, отвага, чёткий, несколько суховатый ум и не в последнюю очередь – самое правильное отношение к начальству. Капитан наилучшим образом сочетал в себе дисциплинированность и независимость, и независимость его была естественной, разумной, без примеси вызова или самолюбования. Кое-кого это свойство раздражало, но Сердюков, руководитель и впрямь неглупый, в угодниках не нуждался. Он постепенно приблизил Сысоева к себе – и не прогадал.
Формально имея над собою добрый взвод начальства, майор на самом деле подчинялся только Сердюкову. То же положение занимал и следователь прокуратуры Ливенцев, которого партийный куратор привлёк к особым своим делам года на два позднее. Ливенцев был помоложе Сысоева: сейчас Василию шёл сорок второй год, Сергею – тридцать пятый. Они работали чаще всего вместе, и первой скрипкой был не следователь, а оперативник – Сысоев. Так вышло не из-за разницы в возрасте, какое дело процессуальным нормам до возрастных амбиций? Но в их работе главным было разумное действие, стрела, пущенная прямо в цель; нормы же представляли собой канцелярские правила, которых желательно придерживаться для того, чтоб не вызывать лишних вопросов. Оттого Ливенцеву отводилась роль не главы следствия, а ловкого делопроизводителя, оформляющего бумаги так, как надо. Это не означало, впрочем, что Сергей превратился исключительно в писаря, он оставался хоть и подчинённым, но – следователем. Сверх того – раз уж товарищей не сковывали обычные правила – Ливенцев не только проводил допросы и писал протоколы, но занимался и живым делом: сиживал в засадах, участвовал в задержаниях, а иной раз – и в перестрелках.
– Как дела? – приветливо осведомился начальник отдела.
– Дела у прокурора. Подойдёт – расскажет, – ответил, усаживаясь, Сысоев, и оба рассмеялись
– Ну, как тебе новый? – доверительно спросил Сердюков.
Начальник управления работал здесь только месяц. Полковника перевели с такого же точно поста в соседней области. Должность там и сям была генеральской. Прежняя область была куда обширнее нынешней, нынешняя – слегка превосходила прежнюю по населению и экономическому развитию. Поэтому оставалось неясным, что означает эта рокировка: то ли последний шаг к штанам с лампасами, то ли намёк на то, что полковник достиг своего потолка.
– Нормальный вроде мужик. Честно сказать, мало ещё общались. – Пожал плечами Сысоев.
– Ну что ж… пока посмотрим. Кстати, пока все свои: поднял я тебе зарплату, на пятьдесят рубликов. Самого-то тебя повышать некуда, майором ты партии нужнее. Подкинем из одного фондика на организационные расходы. – Яков Трофимович подмигнул и шутливо продекламировал: – Как сказал Маяковский: «Стала величайшим коммунистом-организатором!»
«Даже сама Ильичёва смерть» – укоризненно шикнула память. Сердюков прикусил язык и на всякий случай строго посмотрел на майора. Но Сысоев, приятно удивлённый вестью, не заметил оплошности начальника.