УБЫР. Проклятье колдуна
Шрифт:
– Замок точно открыл, – сообщил слесарь. – Значит, изнутри закрыто, на задвижку.
Старший лейтенант нахмурился и несколько раз решительно нажал на кнопку звонка. Изнутри никто не отозвался. Словно не вполне полагаясь на писклявое несолидное треньканье, участковый требовательно постучал и опять не получил ответа.
– Ох, чуяло моё сердце… – со вкусом охнула Ольга Егоровна.
– Прекратите, гражданка! – раздражённо бросил милиционер, и соседи невольно поёжились.
До этой минуты им не особенно верилось в то, что произошло нечто чрезвычайное, и даже было немного боязно: а ну как выяснится, что из-за пустяка оторвали должностное лицо от важных дел? С превращением Егоровны, сто лет знакомой участковому, в «гражданку», повышалась в чине и вся история: прежде были досужие бабьи домыслы, теперь – официальное расследование.
– Та-а-к, –
Женщины охнули, а мужчины машинально приняли строевую стойку.
Старший лейтенант прикинул, как бы ловчей приняться за дело, отступил на два шага, чуть присел и что есть мочи ударил ногой в замок. Преграда оказалась хлипкой. Хрустнули доски косяка, полетели щепки, и тощая дверь распахнулась настежь.
Из квартиры потянуло тяжёлым нехорошим запахом.
Соседи робко жались у входа. Участковый шагнул через порог и огляделся.
Обычная однокомнатная квартира. Тесная прихожая, впереди по коридору кухня, справа ванная со своим постылым суженым – унитазом, слева – комната. Когда-то это жилище знало ласку доброй хозяюшки, обладавшей, может, незатейливым вкусом, но старательной и домовитой. Хозяюшка давно покинула дом, оставив на память о себе пёстрые половики и вязаные коврики на полу, фотографии кошачьих мордочек на стенах, стадо фарфоровых слонов на буфете и огромную перину на широкой кровати с блестящими никелированными спинками.
Оставленное на попечение мужской руки, привыкшей наводить порядок, но не уют, пушистое царство хозяюшки постепенно скудело и всё дальше отступало перед суровой казарменной простотой. Покинула обеденный стол и сгинула в чулане золотистая скатерть с густой бахромой, которую хозяину надоело стирать, и на смену ей явилась самая простецкая клеёнка. Давно разбилась изящная стеклянная конструкция, что служила вместилищем для соли и перца. Теперь солонкой служила маленькая пиала со слегка щербатыми краями, геометрически безукоризненно размещённая в центре стола. Та же окрошка из разных стилей воцарилась и на кровати. Добродушная толстуха-перина на старости лет угодила в неуклюжие объятия синего солдатского одеяла. По армейской привычке одеяло подвернулось под края перины, обнажив металлический остов сетки. Ещё сохранилось кружевная накидка, когда-то венчавшая классическую пирамиду из трёх могучих подушек. Но сама триада исчезла, и под накидкой покоилось что-то плоское и жёсткое.
Клепиков шагнул в комнату и вздрогнул, встретившись взглядом с глазами хозяина.
Хозяин устало сидел на диване, привалившись к его высокой спинке и оборотив залитое кровью лицо к старлею. Участковый замер у входа: даже с расстояния нескольких метров он различил, что череп Прохорчука, покрытый слипшимися от крови волосами, основательно разбит, а чуть повыше лба явно проломлен насквозь. Остекленевшие глаза словно изучали незваного гостя с выражением недовольства и высокомерия.
«Как живой…» – подумал Клепиков, вдруг покрылся холодным потом – и понял, почему. Нет, ничего живого не чудилось в хозяине: настоящим и несомненным мертвецом смотрелся он, и всё же мерещилась в холодном взгляде его какая-то мёртвая же осмысленность, иная, не человеческая. Рассердившись на себя за мимолётную слабость, милиционер резко повернулся и решительно вышел из квартиры.
Площадка встретила его напряжённой тишиной.
– У кого телефон есть? – хрипловато, но твёрдо спросил старший лейтенант. – Спецгруппу вызываем.
Глава 4. Ой-ой-ой!
Ему было двенадцать лет. Он стал вытягиваться ввысь, но не похорошел. Наоборот, его природная нескладность обрисовалась ещё резче, и выглядел он совершенным гадким утёнком.
Однажды в пустынном сквере он столкнулся с ватагой мальчишек примерно его лет, но под предводительством довольно уже великовозрастного балбеса. Лихие ребята – само собой, с выражением уверенности и презрения на лицах – окружили очкарика. Кто-то небрежно двинул его по скуле, но это, похоже, была только разминка, вроде лёгкого салатика перед обедом. Сам главарь, стоя чуть поодаль, до хлюпика не снизошёл; к пареньку вразвалочку направилось, судя по всему, второе по значению лицо банды. Лицо упивалось затравленным видом мальчика и явно предвкушало, как будет получать удовольствие не спеша,
И тут случилось то, чего и сам гадкий утёнок не ожидал. Вспышка ярости вдруг заглушила страх; рука как-то сама собой, не советуясь с головой и не целясь, на удивление скоро и точно ударила в самый центр ухмыляющейся рожи, и…
– Ой-ой-ой! – тонко, с неожиданным, прямо-таки детским испугом заверещал потерпевший.
В это мгновение ока с глаз отличника словно спала пелена. Он не убедился, а именно ощутил каждой клеточкой своей души, что перед ним жалкие трусы, вся сила которых – в их количестве. «Банда»… Много чести. Однако пелена упала, а количество-то оставалось. Парнишка оттолкнул развенчанного «атамана» и стремглав помчался на длинных своих ходулях в сторону людных мест. Сзади слышался топот и хриплые мужественные крики: шантрапа отчаянно пыталась хоть как-то сгладить конфуз, но отставала всё сильнее, а у беглеца точно крылья на ногах выросли. Конечно, его гнал страх. Но это был уже не тот мертвящий ужас, что сковывал его всего минуту назад, то было здоровое чувство самосохранения, чувство, ведущее к правильному действию. Чувство мгновенно оценивало всякое изменение обстановки и выжимало все возможности из тела. Мальчишка только диву давался – сколько, оказывается, этих возможностей можно выжать. Вскоре страх развеялся, уступив место твёрдой уверенности: преследователи его уже не догонят. На радостях мелькнула и вовсе уж шальная мысль: если вдруг какой-то козёл окажется шибко резвым, то можно будет и ещё раз вмазать.
Позже, когда возбуждение улеглось, ликование мальчика несколько поутихло. Торжество, по здравому разумению, выходило не таким уж и блистательным: всего-то и удалось, что разик стукнуть зазевавшегося наглеца, после чего всё же пришлось драпать, хоть и в приподнятом настроении. Но ценность его первой боевой удачи заключалась не в скромной её величине, а в том, что он впервые поверил: он тоже может, может оказаться победителем!
Глава 5. Особое дело
Первая девушка погибла за месяц до убийства Воронцова; впоследствии неуловимый изверг загубил ещё четыре жизни. Вернее сказать, пять смертей достоверно установило следствие; и кто его знает – может, иная мама живёт себе спокойно, уверенная, что дочь бодро размахивает мастерком в строительном отряде, а девочка…
Преступления совершались ночью, что не удивительно, и в глухих местах, что также не вызывало возражений, рационального мотива не просматривалось. Ни одна из погибших не подверглась изнасилованию. Ограбление тоже не вытанцовывалось: на одной из девушек остались золотые серёжки, при другой – кошелёк с суммой в шестнадцать рублей сорок четыре копейки. Добыча, конечно, невеликая, да и на какие крупные капиталы мог рассчитывать грабитель, подстерегая в поздний час одиноких девушек? У всех погибших перерезано горло, причём перерезано одним уверенным движением, ни на одном теле не обнаружено других ран. Следователи не сомневались: охотится один и тот же персонаж, патологический тип, давно описанный в специальной литературе, но никак не отмеченный в материалах съездов и пленумов. Поскольку в социалистическом обществе нет места ни самим маньякам, ни безответственным о них слухам, особое дело возглавил особый куратор – майор Сысоев.
Преступник, хладнокровный и осторожный, какими обычно и бывают деятели этого редкостного профиля, ни разу не оставил каких-либо внятных следов. За месяц сито розыскных мероприятий просеяло неимоверное количество мужчин и даже женщин, что имели неосторожность оказаться хоть в тридесятой связи с этими мрачными эпизодами, но всё впустую. Не обошлось без того, чтобы кто-то смекалистый из следственной бригады не предложил: с объектами следует поработать решительнее… и проще. Сысоев, по своему положению, имел полномочия действовать размашисто, пренебрегая для пользы дела иными юридическими тонкостями. Но майор недвусмысленно осадил рационализаторов: он всегда думал именно о пользе дела, то есть о том, чтобы найти настоящего преступника, а не о том, чтобы быстрее рапортовать о победном завершении следствия. А рапорт, увы, во внятной перспективе не просвечивался… Багаж следствия составляли пока что лишь рассыпчатые сведения и расплывчатые версии. Одной из нитей была информация о неизвестном человеке, который, похоже, засветился дважды!