Уцененный принц

Милютина Елена

Ронгвальд поднялся и неторопливо пошел обратно в свою палату. Сейчас, со спины, особенно было заметны изменения его фигуры. Правое плечо заметно мощнее и выше левого.

Ренне смотрел ему вслед и понимал, что так просто вернуть Рона в семью не выйдет. Слишком велика обида, слишком тяжелы воспоминания. — «Похоже, мы все совершили ошибку. Нельзя было назначать меня наследником! Вроде все логично, все продумали, а оно вон как поворачивается. Еще больше оттолкнули парня от семьи. И что теперь делать»?

Он хотел сразу же уехать домой, но посол Итонии предупредил, что это выглядело бы неудобно и невежливо. Через два дня на Эллане будет череда праздников, причем даты круглые — сорокалетие императора и двадцатилетие его коронации. Надо бы поприсутствовать. Ренне беспокоился за брата, решил переговорить с Эльрианом, извиниться, но уехать, а тот неожиданно предложил задержаться и поприсутствовать

на празднествах. Ренне все равно надо жениться, а на Эллану съедутся гости, как всегда, с невестами. Вон только у одного шурина Джеронимо три дочки, наверняка он их привезет! И пусть не переживает, праздники, хоть и в честь круглых дат, но пройдут скромно, в связи с беременностью императрицы. Вот на следующий год, двадцатилетие их свадьбы отметят уже с размахом!

Ренне подумал, соединился с Рейдженом, получил заверения, что на Итонии все в порядке, и что ему действительно следует остаться.

Глава 19

Эллана.

После ухода Эвелины Рон еще несколько минут сидел, обдумывая ситуацию. Что хотела сказать Эвелина, впервые появившаяся перед ним не в образе молодого доктора, а в виде очаровательной девушки. Проанализировал и свою реакцию на нее, между прочим, чисто мужскую, впервые за весь прошедший жуткий год. Он несколько раз повторял про себя последнюю фразу «просто захотелось тебя увидеть»! Что она значила. Он совершенно не ожидал, что кому- кому, а уж Эвелине, видевшей его во всех, самых неприглядных видах он мог нравиться. Только в качестве сложного пациента, не иначе! И Элеонора, безупречная красавица, гордая, недоступная, хорошо осознающая свое положение первенца императора, что она для него значит? То, что он ей не пара, он думал еще, когда был кронпринцем, то, что не пара сейчас, четко осознавал. Может, поэтому и просил не приходить, не навещать, что бы не рвать душу, и так разорванную в клочья.

И что делать дальше? Он честно сознавался сам себе, что боится покидать стены госпиталя и возвращаться к «нормальной» жизни после года выживания в нечеловеческих условиях. Ругал себя, называл тряпкой и боялся. Боялся обязательного общения, необходимости вести беседы, а больше всего, если честно, то сочувствующих взглядов окружающих. Боялся жалости в глазах собеседников. Понимал, что это ненормально, что никто ничего ему плохого не сделает, пытался взять себя в руки, и все равно, боялся. Где-то в глубине души понимал, что это обычная реакция организма на стресс, нужна небольшая поддержка, помощь, и он справится, но эту помощь попросить тоже боялся. Что не поймут, посчитают слабаком, неврастеником, будут смеяться и шушукаться за спиной. Он пытался оттянуть момент выхода «в свет», но с каждым часом пребывания в уютной, такой спокойнойбольничной обстановке покидать ее хотелось все меньше. Он что, все же сходит с ума?

За такими мыслями он и не заметил, как отворилась внутренняя дверь и в гостиную вошла недовольная сестра, или тетка Лада. Бросила строгий взгляд на подопечного, почуяла неладное, и так и замерла в дверях.

— Рон, — наконец отмерла старшая медсестра, — почему режим нарушаешь? Давно пора быть в кровати. Думаешь, что если уже отпускать на волю собрались, то уже можно все, что хочешь вытворять? Второй час ночи!

Внимательный взгляд опытной женщины-медика подмечал многое, чего не всегда могли уловить врачи, контактирующие с пациентом в лучшем случае полчаса в день. Она давно заметила тревогу и нервозность подопечного, все более возрастающую по мере приближения дня выписки.

— «Надо поговорить с Белль. Беременность протекает спокойно, наоборот, все слишком вокруг нее носятся, в первую очередь, муж. В наше время и позже, лет под 50 рожают! Заодно и отвлеку и человеку помогу. Врачи, они, конечно, тело врачуют, а здесь душу тоже латать надо. А кому, как не психологу этим заниматься»!

А пока Ронгвальд послушно отправился в постель, Лада обошла свои владения, и тоже собралась спать в своем кабинете, где имелось все необходимое. Семью она еще днем предупредила, обычное дело, во дворце праздник, значит ей дежурить. — «А Белль завтра обязательно позвоню»! — С этой мыслью она заснула.

***

Рон не сразу лег, предварительно разделся и покрутился перед тройным зеркалом. Да уж, картина удручающая, спину пересекает послеоперационный шрам, дополненный несколькими поменьше, от ударов плетью, так и не исчезнувшими со временем. Мышцы, так хорошо выделяющиеся на правой половине спины слева почти незаметны, так, какие-то остатки. Левое плечо ниже правого, худее, рука движется хуже, нет полного объема движений. Хорошо, хоть работа кисти не пострадала,

для программиста скорость работы — основной хлеб. А учебу он заканчивать собирался. До сентября надо успеть запросить документы из Итонийского университета, здесь на Эллане тоже есть нужный факультет, нужно узнать, какая плата, может, придется брать кредит. Надо подумать о поручителях, зря он так резко закончил разговор с Ренне, надо было попросить его о поручительстве, раз уж занял его место. Он потом отдаст. Заработает и отдаст. На Итонию он точно не вернется. Не простит. Ни отца, ни дядю. Отца — как виновника всех его несчастий. За то, что поверил клевете, за то, что даже не поговорил с ним, отдал в руки людей, прямо заинтересованных в его смерти. За тот удар по лицу, вместо нормального разговора. Дядю, за то, что молча, без возражений и споров согласился стать наследником, когда уже знал, что он жив. Конечно, он сам ему предложил, но тот же видел, в каком он был состоянии, мог попытаться поговорить, уговорить. Не захотел. Вышвырнули, как ненужного котенка в грязную канаву и забыли. Показания приехал получать. Расскажи, как и чем тебя пытали, что бы нужное признание получить! А то, что ему вспоминать страшно те жуткие часы в подвале Тюремного замка, об этом никто не подумал! Все, хватит душу рвать. Проживет, как обычный человек. Может, даже счастливо. С такими мыслями Рон поплотнее закутался в одеяло и постарался отключиться. Не получалось. Проворочался весь остаток ночи, и только к утру вспомнил об обещанных танцах. Хорош же он будет! Кособокий, бледный, с синяками под глазами, еще героем-любовником себя вообразил! В голове мелькнула трусливая мыслишка — может, доктор Штерн, увидев его в таком виде, все же задержит его в госпитале?

***

Аннабель, несмотря на возраст, переносила эту беременность легче, чем две предыдущие. Может, потому что раньше были двойни, а теперь всего один ребенок. Но ее опекали даже сильнее, чем в первый раз. Тогда она училась, Эльриан, кстати, это одобрял, и никто не переживал, не спрашивал по двадцать раз за день как она себя чувствует, не устала ли. Может, вместо того, что бы наблюдать, как Элеонора приручает к себе подаренную на день рождения бабушкой и дедом молодую кобылку, ей стоит полежать в тиши спальни? Полежать, может быть и стоило, но не одной! Хотя, день рождения мужа ее порядком утомил, но все прошло на уровне, несмотря на то, что программу облегчили. Сейчас она сидела в спальне и планировала задачи на день. Поговорить с Элеонорой, как она планирует свои дальнейшие отношения с этим мальчиком, с Роном. Кстати, с ним тоже следовало бы поговорить, но уже с профессиональной точки зрения. Не могут такие злоключения, как у него не отразиться на психике! Элеонора, как назло, оказалось, укатила с этим дядей Ронгвальда, показывает ему окрестности Эстины. Нашла время! И этот дядюшка тоже хорош, приехал с дознавателем, показания ему потребовались, как из парня пытались выбить признание. Отдали в руки палачам, а теперь, изволь, расскажи, как из тебя показания выбивали, семейка идиотов. Если у них с Норой что-то получится, то ни в коем случае нельзя отпускать их на Итонию. При таких родственниках это чревато. Вызов коммфона прозвучал неожиданно, Кто бы это мог быть? Вызов по закрытой линии, известной только небольшой группе особо доверенных лиц. Лада! Что старой, опытной медсестре могло срочно понадобиться? Случилось что?

— Ваше Величество, простите, что беспокою, как ваше самочувствие!

— Плохо, Лада, плохо, и особенно хуже становится, когда меня об этом через каждые пять минут спрашивают! Все забыли, что беременность не болезнь, а состояние организма, кстати, нормальное для женщины.

— Ну, прости старуху, Белль, тогда я уже по-простому, как раньше. Проблема у меня, вернее, не у меня, а во вверенном мне отделении. Врачи, конечно, у нас хорошие, тело лечат отлично, а вот о том, что душа тоже ранена бывает, забывают.

— Я поняла, это ты о Ронгвальде!

— О нем, но не по коммфону. Приехать сможешь?

— Да, конечно, давай сегодня, завтра опять праздник, а сегодня делать нечего. Прямо сейчас и приеду, между прочим, я сама думала с ним пообщаться, но как-то не собралась, даже виноватой себя чувствую. Так что жди, все материалы, какие есть, приготовь, изучу перед разговором. Еду!

— Куда это ты собралась? — прозвучал над ухом родной голос.

— В военный госпиталь, Лада вызывала, беспокоится за твоего подопечного, Ронгвальда. Я и сама хотела его навестить, как психолог, лезть в их с Элеонорой отношения не собираюсь. Думала после праздников, а тут она сама позвонила, говорит, не все ладно по моей части. Лада зря панику поднимать не будет. Приеду, посмотрю документы, переговорю. Как бы случайно, официально — проверяю готовность спецкрыла во время праздников.