Участь смертных
Шрифт:
Женщина. Или мужчина. Что оно такое, закутанное в плащ, тоже не мог ответить. Оно высветилось так ярко во время… грозы? Вспышки молнии, скорее. Так отчетливо, что этот лик отпечатался и сразу обуглился в памяти. Не помнил.
Казалось, вот-вот, только сильнее постараться, сосредоточиться – и все узнает.
Очнулся от собственного вопля, а братья уже заливали в рот варево из дурманящей травы.
От рева вжимался в стул приглашенный в обитель молодой знахарь.
– Милосердные Боги, – шептал, оглядываясь на дверь. Преорх, замученный бессонными ночами и совестью, чуть ли не на коленях
– Он сейчас тих станет, – увещевал преорх, считая про себя секунды. Трава должна подействовать, Аскет уляжется, наконец. – Я тоже слышал, что не только этим ты занимаешься, Уил знахарь, а еще и по лесам бродишь, со зверьем дело имеешь и с духами.
Уил вытаращился на преорха, святого человека, который запросто признавал не признаваемые преорхатом знания.
– Да я… Да…
Преорх поднял руку, прерывая лепет.
– Неплохой человек этот Аскет. Худа никому не причинил за столько времени, только добро от него и видели. Уж не знаю, кто его истязал так, что шрамами покрыт с головы до ног, за дело иль ради забавы, но… – прислушался к шагам за дверью. – Даже если и за дело, то он сильно старается искупить грехи. Вера учит меня не отталкивать, а поощрять такие стремления.
Один из братьев постучал в покои преорха. Знахарь и вовсе стал белее мела.
– Он скоро уснет, – сообщил брат через дверь. Преорх встал.
– Спасибо, брат. Вы все хорошо потрудились, теперь идите отдыхать.
Уилу ничего не оставалось, как плестись за стариком, почти наступая на полы его длинного облачения, и быть благодарным, что о его увлечениях уже не понеслись докладывать куда повыше. Разглядывал плиты на полу и все вздыхал, на самом деле не зная, что должен сделать с больным душей, как описал благодетельный преорх. Простодушное лицо его все мрачнело.
– Не уверен…
– Никто в этом мире не может быть ни в чем уверен, – философски заметил преорх и остановился у клети Аскета. Открыл дверь, заглянул первым. Удовлетворился тем, что руки у человека связаны за спиной, а сам он лежит неподвижно. В углу братья оставили свечу, крохотное жилище освещалось прыжками неровного света. – Прошу.
Уил заставил себя переступить порог. Лицо горело, то ли от понимания своей никчемности в данном случае, то ли от боязни вывести несчастного из прострации. Каменные стены угнетали, сужали клеть вообще до размера тесной норы, отчего знахарь поймал себя на мысли, что не так уж и плоха его деревянная лачуга, как думал. Сделал еще шаг и остановился. Прокашлялся.
Человек, лежа на полу, казался огромным, и страшно было представить, какой он в полный рост. Если разозлится, то худо станет всем.
– У вас что-то случилось? – спросил, на деле же робко просипел. Прикрыл глаза и едва не шлепнул себя по лбу. За спиной преорх что-то пробормотал нелестное. Уил покраснел еще сильнее, начал надеяться, что больной уснул. Но нет.
– Ты готов все бросить и помочь мне? – произнес голос. Спокойный, глухой, как неподвижность
– Э… нет, я…
– Тогда не спрашивай.
Уил судорожно сглотнул и повернулся к своему сопровождающему.
– Он не хочет! – выпалил поспешно.
Преорх ступил в клеть.
– Аскет, – произнес укоризненно. – Прошу, поговори со знахарем.
Фигура зашевелилась, и тут только Уил увидел связанные запястья человека, исключающие его активность. Это должно было ободрить, только вот привело в волнение. Вытянул шею в вопросе.
– Дитя трясется от ужаса, отец, – пояснил Аскет, недоумевая, как преорх может не слышать колебания спертого воздуха. – Отпусти его. Мне в любом случае не стоит здесь оставаться. Вы все были добры ко мне. Несмотря на это, – пошевелил головой.
Тогда только знахарь разглядел помимо пут виток косы на полу, поползшей при движении. Удивился такой длине, подошел ближе.
– Ого! – Казалось, они вызвали у него восхищение.
Человек повернул к Уилу лицо. Устремил на него глаза, смутно блестевшие в полумраке. И, разглядев стоящего у его тюфяка человека, напрягся, приподнялся, выворачивая локоть. Знахарь отпрянул назад.
Запутался в тунике, свалился на пол, настороженно глядя на искру оживления, преобразившую больного как луч солнца темную поляну. Проследил за его взглядом и машинально прикрыл родимое пятно, уродующее лоб.
Преорх бросился между ними, не зная, чего ожидать.
– Я знаю тебя, шаман, – прохрипел Аскет, прежде чем упасть на спину.
* * *
Знал ли я, что так все сложится? Конечно же, нет.
Я часто задаю себе вопрос: что заставило меня обокрасть саму Смерть? К чему нужны были мне эти волосы, утратившие свое значение в тот момент, когда покинули своего носителя? Теперь выглядят они иначе, предназначены для других целей.
Загубленные души, отрезанные от Вечности.
Не сказал бы, что у меня много времени, напротив. Кажется, теперь его стало совершенно не хватать. Ни на что. Иногда мне даже некогда подумать о своем грехе.
Ловушки
В первый раз попался в окружение лютой зимой, когда уставший, голодный, замерзший, едва волочил ноги по обледеневшему насту снега. Одежда из чудесной мягчайшей шерсти в условиях подлинной зимы оказалась бесполезной; высокие сапоги хороши были скользить над землей, однако все изодрались о корку льда.
Никогда не думал, что так выживают. До недавнего времени и слова-то такого не знал: выживание.
Лес шептался недобро, казался чужим и не принимал его больше. Скрылся, затаился, как выжидал, чем закончится этот путь. Разбегались цепочки следов, по которым человек легко определял их хозяев. Только вот встреч с ними хотел бы сейчас избежать.
Ноги растапливали снег и проваливались. Конечности жгло ледяным огнем онемения.
Привалился к забеленному дубу, сполз по коре вниз, на снег. Сжал кулаки и сунул под мышки в попытке их согреть. Над головой свисали с веток целые сугробы; казалось, тронь их – и путник исчезнет бесследно под белой горой.