Учебка. Армейский роман

Геращенко Андрей Евгеньевич

«Здравствуй Игорь.

Пишу я тебе в субботу. Сейчас на улице хорошая погода. И после кино я пойду на Белое озеро. До кино осталось двадцать пять минут, а сейчас двенадцать ноль ноль. Вчера я ходил на рыбалку в Прудники. Поймал много карасей. Мы их жарили. Они были очень вкусные, и за это мне мама купила пластиковую удочку. Барбусы у меня все погибли. Я даже не знаю, почему — я их кормлю. Двух барбусов я нашел дохлыми в воде, а два не знаю где — может, Мурик съел, а может и выпрыгнули. Мама мне сказала, что если все рыбки умрут, мы сразу новых покупать не будем. Подождем месяц, тогда и купим. У меня осталось только три рыбки. Но ты не думай, что я за ними плохо ухаживаю. Ой, Игорь, откуда-то выплыл самец-меченосец. Я думал,

что он уже умер, а оказалось, что он жив. Итак: у меня осталось четыре рыбки. Мама меня, наверное, не возьмет в следующий раз с собой в Минск. Игорь, купи мне обязательно ремень и петлицы тоже купи, и потом отдай все этой мама. Я еще не знаю — может, все же и я поеду. Деньги соберу и поеду, но точно не знаю. На Новой улице дом тот, который долго строили, почти готов. У Мурика лапа потихоньку заживает. А он ее, дурак, иногда грызет зубами. А, в общем-то, он жив и здоров и ждет тебя. Из Минска домой мы приехали в половине первого.

Пиши. Привет от Мурика!

17 августа 1985 года. Слава»

В конце письма Славик приклеил турнирную таблицу чемпионата СССР по футболу в высшей лиге и Игорь с интересом принялся ее рассматривать. Его любимый «Спартак» делил первое-третье места с киевским «Динамо» и «Днепром» и к тому же забил больше всех голов.

В это время в безлюдный кубрик вошел Щарапа, растянулся на койке и включил транзистор. До Игоря донеслись спокойные, размеренные слова спортивного обозревателя: «На острие их атак был ветеран команды Шенгелия. Но наши защитники играли надежно и расчетливо и не позволили тбилисцам полностью захватить инициативу. Второй тайм гости провели острее. Вскоре после перерыва отличился Гуринович. Овладев мячом, он перебросил его через вратаря в сетку ворот. Итак, одержана важная победа, которая вывела минское «Динамо» на четвертое место в лидирующей группе. А вот как закончились остальные матчи: «Кайрат» — «Динамо» Киев — 2:1, «Спартак» — «Зенит» — 2:0…»

— Тищенко, к оружейке! — взводный помешал дослушать до конца, да и Щарапа, услыхав голос Мищенко, на всякий случай слез с кровати и убавил звук. Улыбнувшись совпадению темы письма и радиопередачи, Тищенко пошел к оружейке. Оставалось только почистить автомат и дождаться взвод. Появилась одна из редких возможностей не торопясь сходить в «чепок».

Глава двадцать шестая

Пропавшие котелки

^{Служба, как наказание за прошлые грехи. Марш-бросок. Гутиковский радуется предстоящей работе в Колодищах. Переноска досок. Игорь из-за Коршуна разбивает пальцы в кровь. Гришневич оставляет Тищенко охранять котелки. Котелки расхватывает первая рота. Тищенко получает удар в челюсть от Байракова. Игорь разыскивает котелки, но в наказание Гришневич отправляет Тищенко их мыть. Почему, по мнению Шороха, Тищенко не смог бы бегать с катушкой на учениях. Разгрузка аккумуляторов, политых кислотой.}

Приближался к концу второй месяц службы Игоря в учебке связи. Об институте Тищенко вспоминал все реже и реже. Как-то незаметно alma mater отошел на второй жизненный план, и продолжение учебы в нем казалось Игорю чем-то похожим на коммунизм — вроде бы и будет когда-нибудь, но будет еще очень не скоро. Нынешнее положение, в котором оказался вчерашний студент, стало казаться ему наказанием за прошлые грехи — вот не хотел учиться, прогуливал лекции, вот и сиди теперь в этот чертовой учебке. «Вот вернусь в институт — больше не буду столько много четверок получать. И чего это я занятия прогуливал, да еще в общежитии жить не хотел!? Теперь бы туда, как в рай, поехал. И занятия бы больше не пропускал. Это ведь не с Гришневичем время терять попусту, а с доцентами и профессорами общаться», — Игорь старательно выметал мусор из-под тумбочки.

Сразу после подъема комбат отправил вторую роту делать марш-бросок, не посчитавшись даже с тем, что второй взвод только что пришел из караула. «Тепло» высказавшись о Томченко,

Гришневич и Шорох повели взвод, оставив в расположении роты Сашина и Тищенко. До их возвращения курсанты должны были подмести и проветрить территорию второго взвода. Это оказалось несложным, потому что времени было предостаточно. К тому же из-за марш-броска отменили утренний осмотр, и Игорь не мог не радоваться этому маленькому, приятному сюрпризу. Но если для Сашина и Тищенко это было хорошим известием, то для всего остального взвода оказалось очень неприятной неожиданностью. Курсанты это понимали и работали на совесть. Гришневич мог вернуться в плохом настроении, и это могло плохо кончится для обоих невольных уборщиков. Игоря Гришневич оставил из-за недавнего приказа комбата, а Сашина по личной просьбе последнего. Тищенко это заинтересовало и он, наконец, спросил:

— Слушай, Сашин, а почему ты в расположении остался?

— А ты почему?

— Сам знаешь — болею. Пока не дали заключение, рекомендовали от бега освободить.

— Вот и я поэтому.

— То есть?

— У меня ревматизм до армии был. Сейчас опять вроде бы начинает проявляться, — не слишком охотно пояснил Сашин.

Вот я сегодня здесь мусор подметаю, а мои может быть будут за праздничным столом сидеть, — переменил тему разговора Тищенко.

— А что такое?

— У младшего брата сегодня день рождения.

— И сколько ему стукнуло?

— Двенадцать. Пять классов уже закончил.

— Ему еще гулять и гулять. До армии еще шесть лет, — задумчиво сказал Сашин.

С некоторых пор Тищенко стал замечать, что некоторые курсанты (и он в том числе) стали отсчитывать любой возраст относительно срока срочной службы, — тому столько-то лет до армии осталось, тот столько-то лет после армии живет. Произошло то, что и должно было произойти: армия здорово вытеснила из сознания реальность гражданской жизни и стала для многих едва ли не главной точкой отсчета всех жизненных событий. А ведь прошло всего два месяца. Тищенко захотел поделиться своими соображениями с Сашиным, но в это время рота возвратилась с марш-броска, и стало уже не до того. Разгоряченные, потные курсанты показались Игорю каким-то ураганом, ворвавшимся в казарму. Побросав автоматы и противогазы возле кроватей, все тотчас же попадали на табуретки. Резняк натер себе ногу и теперь искал, на ком бы выместить свое раздражение. Увидев Игоря, он недовольно оскалился и пробурчал:

— Что, Тищенко, шлангуешь помаленьку?

— Я не шлангую, а болею, — внешне спокойно ответил Игорь, но ему все же было здорово неприятно, что Резняк затронул эту тему.

— Болеешь? Дуреешь ты, а не болеешь! — зло бросил Резняк.

— Что хочешь, то и думай! Такой уж ты человек. Я бы над тобой не смеялся, если бы тебе тоже было плохо.

— А я не такой чама, как ты! У меня такого не будет — я, как положено, марш-бросок пробежал, — с издевкой ответил Резняк, довольный тем, что ему удалось поддеть Игоря.

— Сам ты чама! — обиделся Тищенко.

— Ты рот закрой! Не бегал, а еще что-то пищишь! — недовольно огрызнулся Резняк.

— Оно и видно, как ты бегал — ногу натер, — вместо Игоря ответил Резняку Лупьяненко.

— А ты чего лезешь? Тебя трахает?! — Резняк переключился на Антона.

— Трахает, — спокойно ответил Антон.

— Тогда подмахивай, — буркнул Резняк, но от Игоря отстал.

Оружие и противогазы сдавали повзводно, и у курсантов неожиданно оказалось свободное время. Пока второй взвод ожидал свою очередь, Лупьяненко решил поделиться впечатлениями от марш-броска.

— Ты знаешь, куда мы бегали? — спросил он у Игоря.

— Нет. Наверное, где-нибудь в парке вокруг гаражей круги нарезали? Я вроде бы здесь топота не слышал.

— А мы здесь и не были. И по парку всего два круга сделали.

— Где же вы тогда были? — удивился Игорь, потому что больше на территории части подходящих мест не было.

— А вот попробуй угадай! — хитро улыбнулся Лупьяненко.

— Не знаю. Чего тут гадать… Может в город бегали? — Тищенко всерьез заинтересовался марш-броском.