Учебка. Армейский роман

Геращенко Андрей Евгеньевич

Тем временем Албанов и Байраков начали просить у капитана разрешение сходить в общежитие и позвонить домой. Капитан не разрешил. Дождавшись, пока капитан отойдет подальше, Байраков и Албанов попросили о том же у Федорова, ни сном, ни духом не ведавшего о предыдущем разговоре. Федоров оказался человеком более демократичным и отпустил находчивых курсантов. Рысько из третьего взвода вместе с опомнившимися Сашиным, Петренчиком и Каменевым попытались, было, последовать их примеру, но Федоров их не отпустил. «Можно подумать, что звонить могут отпустить половину

взвода. Надо быть дураком, чтобы подойти второй раз, да еще и вчетвером… Хотя за спрос не бьют — а вдруг бы и отпустил, все равно ведь рядом», — Тищенко мысленно оценил действия товарищей.

Албанов и Байраков вскоре вернулись и сообщили, что оба телефонных аппарата все равно поломаны. Их возвращение видел капитан. Подойдя к курсантам, он нервно спросил:

— Я ведь запретил вам идти звонить — по какому праву вы ушли в самовольную отлучку?!

— Нам разрешили, — буркнул Байраков.

— Кто?

Байраков с надеждой посмотрел на Федорова. Старший прапорщик уже все понял, и ему больше ничего не оставалось, кроме как смущенно ответить вместо Байракова:

— Товарищ капитан, это я виноват — они мне не сказали, что вы им запретили идти.

— Эх вы… Разве так… Чтобы это было в последний… Приступить к работе! — капитан тоже почувствовал себя неловко и так и не сказал ничего вразумительного.

Игорь внимательно наблюдал за всем происходящим, и больше всего его поразило лицо Албанова. Если Байраков то белел, то краснел от волнения, то на лице Албанова не дрогнул ни один мускул. Казалось, что оно вытесано из камня. «Ну и нервы же у Албанова — его ничем не прошибешь!» — удивился Тищенко.

Когда Игорь копал очередную ямку, откуда-то из-за общежитий донесся приглушенный звук репродуктора-усилителя:

— Пятнадцатая, шестнадцатая — возле щитов с орденами комсомола. Построились? Хорошо. Завтра вы впервые войдете в учебные классы нашего техникума. Но где-то числа третьего мы выезжаем в колхоз. С собой иметь…

— Так здесь что — техникум? А почему негры и арабы ходят? — удивленно спросил Игорь.

— Это общежития БПИ. А за ними — какой-то техникум, — авторитетно пояснил Лупьяненко.

Звук усилился, и Тищенко без особого труда различал все, что там говорилось. Выступали ветераны техникума, родители поступивших, администрация.

— Словно у нас на присяге, — заметил Тищенко.

— Ну, ты сравнил! Они ведь на свободе! А я бы сейчас в колхоз тоже съездил бы. А ты? — Антон весело посмотрел на Игоря.

— Само собой — еще спрашиваешь!

Курсанты уже здорово устали и никто не хотел копать последний ряд ямок. То тут, то там раздавались возмущенные реплики о том, что и так проработали уже половину воскресенья, а по уставу воскресенье является выходным днем. Сержанты отнеслись к этому как-то пассивно и не одергивали недовольных, потому что ими и самим хотелось быстрее в казарму — срывалось воскресное увольнение. Капитан пару минут поразмышлял о проблеме «пряника и кнута» и не без колебаний решил остановиться на первом. Особо отличившимся курсантам было обещано увольнение.

Несколько человек сразу же бросились к лопатам, остальные же начали работать лишь потому, что просто последовали чужому примеру. Игорь знал почти наверняка, что не получит никакого увольнения, но копать старался — было уже ясно, что эта ямка будет последней, а значит, закончив ее, можно будет отдыхать на траве.

Подождав, пока все выкопают до конца, капитан попросил Федорова:

— Постройте личный состав.

Федоров построил и капитан объявил:

— За хорошую работу личному составу…

— Второго и третьего взводов, — подсказал Федоров.

— Второго и третьего взводов объявляется благодарность!

— Служим Советскому Союзу, — нестройно пробормотали курсанты.

Игорь подумал, что сейчас капитан заставит ответить их, как положено, но тот ограничился лишь тем, что недовольно промямлил что-то нечленораздельное.

— Товарищ капитан, а как быть с увольнениями? Может прямо сегодня? — спросил кто-то из третьего взвода.

— Мы еще посоветуемся со старшим прапорщиком Федоровым и сержантами, и потом они вам все объяснят, — уклончиво ответил капитан.

По «личному составу» пронесся вздох разочарования, — курсанты начали подозревать, что их просто надули.

Вскоре вновь подошли машины и курсантов отвезли назад в казарму. Вопрос об увольнениях так и остался открытым, из-за чего все дружно потешались над Стоповым, принявшим слова капитана за чистую монету, и работавшим в последние четверть часа не хуже бульдозера.

— Ящо можэт и пайду, когда решат! А вы — так точна не пайдете! — философски парировал Стопов и, в сущности, он был прав — главное было в том, что капитан его все же отметил, а увольнение еще можно было попросить (или аккуратно потребовать) при первом же удобном случае.

После обеда второй взвод поджидал очередной сюрприз — в роту пришел Атосевич и приказал Гришневичу выделить человека для охраны только что припаркованной у казармы техники — нескольких кунгов на базе «Урала» и «Газ-66».

— А что значит — для охраны? — недоуменно спросил Гришневич.

— То и значит — нужно охранять технику, вот и вся задача! А то до вечера ее могут по частям разобрать.

— А почему именно мой взвод?

— Потому, товарищ сержант, что так решено — я не обязан перед вами отчитываться! — Атосевич, не привыкший к возражениям, начал терять терпение.

— Но…

— Вы будете выполнять приказ?!

— Так точно. Сколько надо человек? — понуро спросил Гришневич.

Ему было неприятно, что Атосевич так разговаривает с ним в присутствии курсантов:

— А с чем он будет — со штык-ножом?

— Он будет в снаряжении часового — и автомат, и боевые патроны.

— А как же он будет один без смены стоять? — удивился сержант.

— Ничего, не умрет — через часика четыре, может пять, технику уберут в парк. Хотя… Ладно, Гришневич, выдели двоих — пусть посменно ходят.

— А оружие где сменщик держать будет?

— Можно в оружейке.