Учебка. Армейский роман
Шрифт:
В письмо был вложен ещё один конверт — от Гутовского:
«Здравствуй, Игорь.
Привет тебе с Дважды Краснознамённого Балтийского флота.
Сегодня ты ушёл служить. Теперь ты будешь жить совсем другой жизнью — жизнью военного человека. Хочу поздравить тебя с этим знаменательным днём. Я уже закончил курс молодого бойца и сейчас меня перевели на новое место службы — в город Калининград, бывшую столицу Восточной Пруссии. Город красивый — особенно старые дома и старинный замок. Я попал в комендантский взвод — буду наводить порядок в городе. Попал, как и хотел — в морскую пехоту. 23 июня
Некоторое время Игорь находился под впечатлением писем и почти ничего не замечал вокруг себя. Впрочем, в таком состоянии находились многие — первые вести из дома вновь напомнили о той вольной, беззаботной жизни, о которой они ещё не успели позабыть. Тищенко прочёл каждое письмо по два раза и спрятал во внутренний карман, чтобы ещё как-нибудь почитать в свободное время.
Наконец курсанты, получившие письма, мало-помалу начали возвращаться к действительности и включаться в общую беседу. Рядом с кроватью Гутиковского собрался весь ряд, и время от времени курсанты покатывались весёлыми взрывами хохота.
— Пойдём, Тищенко, посмотрим, что там случилось, — предложил Лупьяненко.
— Пошли, — согласился Игорь.
Протиснувшись вперёд, они увидели, что Гутиковскому прислали в письме фотографии, которые сейчас переходили из рук в руки. Тищенко попросил посмотреть одну из них у стоящего рядом Доброхотова. На фотографии с гитарой в руках среди невообразимого скопления магнитофонов, проигрывателей и усилителей сидел какой-то волосатик. «Может, брат Гутиковского, вроде бы похож», — подумал Игорь и, не выдержав, спросил:
— Слушай, Гутиковский, это что — твой брат?
Гутиковский весело подмигнул остальным и ответил:
— Брат. Младший. А что — не похож?
— Да как-то не очень, хотя что-то есть…
Перехватив взглядом подмигивания, Игорь почувствовал, что его в чём-то разыгрывают, но не мог понять, в чём. Лупьяненко взял из рук Игоря фотографию, пристально посмотрел на неё несколько секунд, затем весело хлопнул Тищенко рукой по спине и сказал:
— Эх ты, да ведь это сам Гутиковский! Ты что, его не узнал?
Игорь недоумённо пожал плечами и спросил у Гутиковского:
— Так это точно ты?
— Конечно я. Неужели я так на себя не похож?
— Не похож. Если бы я тебя в городе встретил, то точно не узнал бы. Прошёл бы мимо и всё.
— Вот что с человеком армия делает! — театрально произнёс Гутиковский.
— Да, длинные у тебя были волосы, — продолжил Тищенко.
— А ты думал?! Ха! У меня знаешь, какие волосы были?! Вечно проблема с расчёсыванием.
— Зато теперь голова гладкая, как срака, — вмешался в разговор Резняк.
Все дружно засмеялись. Гутиковский провёл рукой по голове и спросил:
— Неужели? — потом выдержал паузу и неуверенно сказал: — Нет, уже не как задница — скорее наждак напоминает.
Все с интересом принялись изучать свои головы — насколько на них уже успела восстановиться «растительность». У Игоря волосы росли
Сержант уже с минуту наблюдал за курсантами и был порядком рассержен тем, что никто из них не заметил своего командира и не подал команды «Смирно!». Падение Тищенко окончательно вывело Гришневича из себя, и он заорал на испуганных и растерявшихся подчинённых:
— Вы что, душары, совсем нюх потеряли? Или служба мёдом показалась?!
Все потупили глаза на пол, и только Доброхотов не растерялся и крикнул:
— Смирно!
Тищенко вскочил по команде прямо с пола и вытянулся перед сержантом.
— Тищенко и Петренчик — чистить очки на нашей половине. К тому же умывальник и писсуар тоже должны блестеть!
— Виноват, товарищ сержант. Мы только… — залепетал Игорь.
— Заткнись, боец, когда тебя не спрашивают! На говно! Бегом! И учтите — я проверю. А остальным ровнять кровати. И если хоть на сантиметр будет криво — составите им компанию. Выполнять!
Уже ничего нельзя было изменить и Тищенко с Петренчиком отправились выполнять «задание».
— Слушай, давай вначале умывальник помоем. Покажем его Гришневичу и тогда за очки возьмёмся, — предложил Петренчик.
— А если он скажет вначале всё сделать, а потом уже докладывать? — засомневался Игорь.
— Когда скажет, тогда так и сделаем. А то знаешь, что может получиться? Пока мы будем очки чистить, кто-нибудь опять умывальник загадит — стираться будут или ещё что-нибудь в этом роде, — настаивал Петренчик.
Доводы товарища показались Игорю вполне убедительными, и он согласился.
Чтобы не замочить одежду, они сняли хэбэ и остались лишь в майках и трусах. Убирать умывальник было легко, а самое главное — не так противно, и курсанты дружно взялись за работу. Петренчик подмёл кафельный пол и принялся мыть раковины, выстроившиеся двойной шеренгой в центре умывальника. Пол оставался за Игорем. Вскоре курсанты вспотели и их майки насквозь пропитались влагой. Окно в умывальнике почти никогда не закрывалось и уже успело основательно пройтись сквозняками по мокрым спинам курсантов, пока те не догадались его закрыть.
В умывальник никто не заглядывал, но под самый конец уборки заявился каптёрщик Черногуров с явным намерением постирать своё хэбэ. Черногуров был такой же «дух», как и Игорь, но призвался в начале мая. Каптёрщик был самым старым по возрасту в пятом взводе, да, пожалуй, и в роте (если не в батальоне). Черногурову было уже двадцать шесть и из уважения к его «почтенному» возрасту его поставили каптёрщиком (кладовщиком). В каптёрке хранилось всё личное имущество как сержантов, так и курсантов (правда, у последних почти ничего не было). Черногуров идеально подошёл к своей должности — более жадного и хозяйственного каптёрщика не могли вспомнить даже старожилы роты. Курсантам Черногуров почти ничего не давал, а сержантам — лишь то, о наличии чего они знали наверняка.