Учебник по химии

Ключников Анатолий

Ведит подняла свои невинные глаза к небу и сказала чистым, ангельским голосом:

— Боже, ты мне обязательно простишь убийство этого Клеста, я это точно знаю. Ну, быть может, не сразу, но всё равно простишь. Обещаю, я не буду его долго мучать.

В успехе нашей миссии я уже не сомневался.

— Да, Пресветлый, — поддержал я игру. — Ты обязательно простишь неразумную девицу, которая постоянно воображает невесть что. Она ж наукой смолоду обижена, обделена разумом.

— И простишь также одного вояку старого: его ж наверняка по голове стукали не один раз. Вот он и воображает себя могучим

вепрем, время от времени.

— Да ты!.. Ты!..

Я выхватил плётку. Ведит весело завизжала и пришпорила вмиг ошалевшую Чалку. Я азартно хлестнул конягу и помчал следом, как молоденький новобранец. Ситуация оказалась интересная: наши кони знали седоков буквально пару дней, и у нас ещё не сложилось полного слияния с ними в движениях. Мой боевой опыт сказался: я догнал спутницу через четверть лиги и крепко обхватил за пояс. Ведит сразу сбросила ход, вырвалась:

— Но-но, без рук! Крестьянок будешь лапать!

Ах, да, что это вдруг со мной…

— Я вот просто соломку хотел снять, — я показал Ведит сухую травинку, сдёрнутую с её затылка.

Она суматошно замотала головой, теребя ладошкой волосы, как будто в них змея забралась.

Мой конь, воспользовавшись близостью к Чалке, сразу забросил свою морду ей на гриву, потёрся. Я раздражённо дёрнул повод:

— Ну, ты мне тут ещё давай! Нашёл время…

— А почему ты ему имя ещё не дал?

— Имена у меня закончились. Рыжик, Сивка, Ворон — я их по цвету масти называю или по породе.

— Конь — это ж друг человека. Он всё понимает, только говорить не может. Ему не кличка — ему имя нужно.

Я хмыкнул. У этих благородных — всё не как у людей. Чтобы конь что-то начал понимать — его ж дрессировать нужно, до одури. А после войны он всё забывает, зараза; приходится тратить время на освежение его памяти.

— Правда, лошадка? — вкрадчиво спросила Ведит, лаская Чалку.

Изменница Чалка согласно покивала головой. Вот скотина! Вернусь домой — непременно продам! Сразу на живодёрню.

— Ты имя должен сам придумать. Давай думай… Клёс-с-с-т!

Как будто на вкус моё имя попробовала.

Думать не хотелось. Я сунул в рот соломинку, снятую с головы Ведит, пожевал лениво. Негромко стучали подковы по дороге; солнышко спряталось за белое облако. Если конь — как человек, то свою кличку он должен получить тоже не просто так, а заслужить. Животное не может болтать, не может сгоряча вырвать глаз пальцем пленному при допросе, разозлённое потерей друга при захвате этого пленного, который, к тому же, наглый до жути — один глаз ему явно лишний, тем более — левый. Как же оно свою кличку заслужит???

Наглый коняга опять стал ластиться к Чалке.

— Да куда ж ты лезешь, леший?!

Вот так он и получил своё имя. А мне пришлось-таки в обед заниматься конской случкой. Пока я бегал рысью по бескрайнему полю, намотав поводья Чалки на кулак, пугая из густой травы разноцветных бабочек, заполошно стрекочущих кузнечиков и разных мошек, Ведит приготовила кашу с мясом и грибами, собранными ею тут же, в лесочке, пока костёр разгорался и вода закипала. Костёр, кстати, тоже сама запалила. Женюсь. Не убьют — обязательно женюсь. На ней. К чёрту крестьянок.

Я стреножил наигравшихся коней и рухнул на примятую траву:

— Блин,

ну почему у них так всё сложно?! Да я в сечах так не уставал! Даже в тех, которые с погонями…

Чертовка лукаво скосила на меня прищуренный взгляд, выбирая кашу с ложки жемчужными зубками:

— А вам, мужикам, попроще хочется? Раз-раз — и на матрас? А побегать, поухаживать?

Я застонал, утирая горький, едкий пот:

— Ну её, к Нечистому, такую любовь! Одна беготня только… Все кости болят, — старею.

Ведит звонко смеялась; я сердито ворчал, черпая горячую кашу ложкой. Семейная идиллия — кажется, это так у благородных называется? Я пригрелся на нежарком предосеннем солнышке, а в голове само собой рисовалась наша грустная диспозиция.

Итак, уже утром стражам державы, нас опередившим, должно было стать окончательно понятно, что дожидаться нас по столичному тракту — бесполезно. Стало быть, они выслали ещё гонцов — предположительно, в Ангулем и в Армик, так как это — самые крупные города в стороне от тракта и ближайшие к выехавшему на перехват отряду: один — вправо от главной дороги, другой — влево. В них есть свои департаменты Службы безопасности державы, свой штат людей.

Эти державники, получив в руки наши описания, вскочат на коней и рванут в ближайшие крупные сёла. Там есть свои сельские писаря, которые перепишут полученные приметы преступников и отправят мальчишек по деревням, чтобы передать бумажки тамошним старостам.

А в городах, само собой, всех владельцев гостиниц, кабаков, харчевен тоже поднимут на уши. Также известят всех тайных осведомителей, чтобы они приглядывали за местными «малинами» и другими борделями.

Одним словом, будут перекрывать все места кормления и ночлега. Примерно через неделю вдоль границы с Божегорией не останется ни одной деревни, не получившей сообщение о беглецах, и эта смертельно-опасная волна облавы будет двигаться нам навстречу, к столице. Конечно, в глухих местах всякие грозные наказы слушают вполуха и к путникам особо не приглядываются, да очень уж мы парочка колоритная, — даже для военных времён. Вот если бы нам прибиться к какому-нибудь обозу — вроде как мы едем не сами по себе, а с другими людьми, но в стороне от тракта обозники ходят редко: можно нарваться на разбойников или дезертиров, готовых ради жратвы и наживы порешить кого угодно. Дороги тут узкие, с обеих сторон зажатые глухим лесом, — вот как здесь, где мы сейчас едем…

Лесные игры

Раздался хруст, и невысокая ель с шуршанием начала заваливаться поперёк нашего пути. Я натянул поводья, выхватив меч и быстро озираясь. Опять треск, и уже второе дерево валится на дорогу — конечно же, отрезая нам отступление.

— Прячься за мной! — ору я девушке, срывая щит с задней луки седла, но она уже и сама догадалась, жмётся ко мне вместе с Чалкой.

Я отбиваю пару стрел, третью беру на щит так, чтобы не воткнулась и не мешалась. Верчу отчаянно головой; перед глазами мельтешат ветви с листвой, бородатые грязные рожи, орущие что-то отчаянно-весёлое и бегущие к нам, играют солнечные блики на вражеском оружии.