Ученик хрониста

Авлошенко Татьяна

Даже темноты я боялся зря. Внутри, за исключением прихожей, дом Орма Бъольта оказался совсем не мрачным. Стены, затянутые беленой тканью, зеркала, развешанные так, чтобы они отражали солнечные лучи. На подоконнике стоят хрустальные сферы. У нас тоже есть такие, если налить внутрь воды, они начинают сверкать и искриться, и кажется, что в доме стало гораздо больше света и воздуха. Если открыть ставни…

Но негоже хозяйничать в чужом жилище.

Я еще раз огляделся. Дом походил на человека, застигнутого страшной вестью посреди беззаботного веселья. Яркие веселые вещи, ставшие вдруг ненужными. Хозяин будто хотел уничтожить все

следы своего здесь проживания, но остановился, испугавшись того, каким мертвым и холодным становится дом. В прихожей возле наполовину разоренной вешалки раззявил пасть большой кованый сундук. В открытую дверь кухни видна вычищенная плита, на которой стоит не убранная сковородка. Перила ведущей наверх лестницы украшают два канделябра, в одном столбики горючих кристаллов аккуратно потушены, в другом же погасли, догорев до основания.

На первом этаже, где, как в большинстве домов Гехта, располагаются хозяйственные помещения, мне делать нечего.

Ступени лестницы громко скрипели, будто жаловались – других шагов ждали они.

В коридор выходят несколько дверей, какая из них ведет в кабинет? Очевидно, эта, с драконом. Нарисованный тонкими белыми линиями, он кажется прозрачным. Этой двери ключ не нужен.

Стол стоит у окна, где ему и положено быть. И чернильница с пером на месте, и листы для записей приготовлены. Стул чуть отодвинут, чтобы удобнее было сесть, а на спинке его висит коричневый старомодный сюртук. Кабинет ждет возвращения хозяина. Или появления его преемника.

Хорошо бы нужные мне бумаги нашлись на столе, шарить по ящикам и шкафам в чужом доме стыдно и неприятно.

Чтобы пристроить стражнический фонарь, пришлось отодвинуть стоящую на столе лампу. Надо же, столько лет прошло, а масло и копоть до сих пор не высохли.

Я не особо надеялся найти в бумагах Орма Бъольта что-то важное. Если уж хронист не пожалел вырезать страницы из летописи, то, верно, уничтожил и все черновики, могущие объяснить причины его ухода. Но из записей можно узнать больше о самом Орме.

А он, по всему видно, был веселым человеком. Записи о жизни Гехта перемежали забавные рисунки, необидные короткие стишки, посвященные современникам хрониста, шутливые признания в любви к некой Асгерд Дюлла, заметки о добравшихся из столицы модах. И последние даты – за день, за два до ухода. Человек подсчитывал, во что обойдется новая шляпа, предвкушал, какое впечатление произведет она на подружку, а через день ушел из города на верную смерть…

Я неосторожно задел локтем стопку листов, и они разлетелись по всей комнате. Пришлось собирать, а за одним светло-серым квадратиком даже лезть под стол. Ползать по полу, держа в руках записки, было неудобно, и я, недолго думая, сунул несколько за обшлага. Потом положу на стол.

Последний лист оказался нотной записью. Непонятные непосвященному значки, а под ними слова, и вовсе полная абракадабра. Видимо, Орм Бъольт ленился выучить ноты и, единожды разобрав произведение, записывал, как и куда должны становиться пальцы.

Ведь не будет большой беды, если я перепишу вещицу?

Запись эта не была выделена абзацами или еще как-либо, на взгляд ее нельзя было отличить от прочего текста шпаргалки. Я мог бы скопировать только ноты, но сам грешил расписыванием трудных мест, и мне было интересно, как это сделал Орм Бъольт. Только дописав последнее предложение, понял,

что этот отрывок не имеет к музыке никакого отношения.

«Они летают, не могут не летать. Им нужно питаться, нужно разминать тело. Но не в полнолуние, как говорят. Когда светит полная луна, легко заметить, что их нет на месте. На Часовой башне. И возле ратуши. Странный постамент, похож на закрытый колодец. Сегодня ночью луны не будет. Я пойду».

А дальше – снова перечисление ладов и струн.

Человеку пришла в голову неожиданная мысль и он, боясь упустить ее, не стал брать отдельный листок и записал на том, что было под рукой, а потом продолжил свои занятия, решив, что обдумает идею позже, на досуге. Но было ли это «позже» и до чего додумался Орм Бъольт? Вопросов стало гораздо больше, чем когда я только пришел в дом хрониста.

Я еще раз оглядел кабинет. Он уже не казался мне светлым и ждущим. Дом недовольно скрипел, он вдруг рассердился на непрошеного гостя. Дал мне что хотел и теперь прогонял.

Из заколдованных мест надо уходить не оглядываясь, но я нарушил этот закон. Один взгляд, необязательный, через плечо, с порога.

Я увидел прежде не замеченную дверь.

Обычная серая дверь, ничем не примечательная. Уж верно, та самая, которую я заметил с улицы.

Нет приметы хуже, чем возвращаться. Но иначе я промаюсь всю оставшуюся жизнь.

Дверь должна быть заперта или, рассохшись, заклинить намертво. Я взялся за бронзовую ручку и потянул на себя.

Дверь распахнулась. Старый дом охнул. Не успев ничего разглядеть, я полетел вниз.

Прозрачный Дракон Магт очень хорошо заботится обо мне. Судите сами: сначала я кубарем скатился по склону оврага, потом подо мной проломились гнилые доски, я полетел со второго этажа, аккуратно вписался в открытый люк подвала и не только не убился, но и ничего себе не сломал. Даже обрушившаяся следом деревянная балка, которая запросто могла раздробить мне ноги, только придавила их, удачно улегшись на какие-то кирпичи. Повезло, что и говорить. Только теперь из-под клятой деревяхи не выбраться.

Попытки осторожно вытащить ноги, равно как и отпихнуть тяжелый деревянный брус, ни к чему не привели. Остается ждать помощи извне.

Страшно мне не было. Если я не приду домой к обеду, Гудрун рассердится, ближе к вечеру забеспокоится, взбудоражит Хельгу, сестра расспросит обо мне Торгрима, тот вспомнит, что говорил о заброшенном доме, и за мной придут. Может быть, это случится совсем скоро, ведь, скатившись по склону оврага, я оставил в снегу широкий след. Прохожие заметят его, удивятся непорядку и сообщат страже. Нужно только потерпеть несколько часов, ерунда. Вот если бы не было так холодно…

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

В Гехте шел снег. Начавшись вдруг, он валил крупными тяжелыми хлопьями, скрывал улицы и дома. Ездовые кхарны сердито мотали рогатыми головами и отказывались выходить за ворота или же укладывались прямо посреди улицы. Люди, застигнутые непогодой вне дома, торопливо ныряли в первую попавшуюся гостеприимную дверь, будь то жилье их собственное, знакомых, трактир или ратуша. Внутри их встречали смехом и шутками – всякий пришедший с улицы походил на диковинного зверя, с ног до головы покрытого белым пухом.