Ученик хрониста

Авлошенко Татьяна

– Почему мы решили, что Флоси умер ночью? Он вошел в камеру, его заперли, а через несколько минут он увидел или почувствовал что-то… Нильс, закрой дверь. Ларс, дай мне лампу.

Темнота поглотила «спаленку». Свет лампы озарял только лицо и руки Хельги. Сестра сделала несколько шагов, почти достигнув при этом противоположной стены. Подняла лампу, оглядываясь. И вдруг, коротко вскрикнув, упала на пол.

Мы бросились к Хельге, но она уже сама поднималась на ноги. Довольная донельзя.

– Вот так оно и было. Увидел. Испугался.

Рухнул мешком, возможно, уже мертвый. Флоси думал, что надежно спрятался, но ужас встретил его здесь, и дверь была заперта.

– Я люблю эту женщину! – взвыл Оле. – Речи ее – загадки, и не простым умам постигнуть их! Чего тут можно испугаться, Хельга? Темноты? Плох тот подснежник, кто не дружит с ней. Или Флоси так ужаснуло, что его тюфяк не подходит к здешней кровати?

– Встаньте за мной, – пригласила Хельга.

Словно собираясь поиграть в «ворона», встали мы за спиной Хельги. Сестра снова подняла лампу.

Жуткое зеленое чудовище, вырвавшись из стены, ринулось на нас.

– Драконий Эйрик воистину гениальный художник. У Университета будет очень красивый храм мудрого Видена. Только почему Эйрик нарисовал яростного Троппера зеленым, будто милосердного Леге?

– Подвальная плесень бывает только такого цвета, – взяв у Хельги лампу, Торгрим разглядывал рисунок. – А без нее светящуюся краску не сделаешь. Действительно, гениально. И увидеть можно только в полной темноте, с определенного места и высоко подняв лампу.

– Вот почему при обыске ничего не заметили.

– Сейчас пойду, – проворчал Оле, смущенно задвигая палаш обратно в ножны, – поймаю гада и притащу сюда. Пусть свою мазню стирает или закрашивает! К нему здесь как к человеку, а он стены портит!

– Оставь, Оле, – попросила Хельга. – Надо только предупреждать людей или… Уже никого сюда не сажать.

– А может, сразу с Университетом зданиями поменяться? – проворчал Сван, но было ясно, что ни Драконьему Эйрику, ни его творению ничего не грозит.

Хельга вернула себе лампу и снова отошла от стены.

– Так, значит, Флоси Кислый боялся Драконов…

Сегодня мне выпала работа – разобрать по годам и расставить на полках тома хроник. Кажется, что это легко. Кажется. Стоит аккуратно выстроить ряд от стенки до стенки, как откуда ни возьмись появляется книга, которой по всему полагается стоять на две с половиной полки выше. Изволь снова все снимать… А главное, готов поклясться, что три минуты назад забытого тома в коричневом переплете на столе и в помине не было.

Темные полосы на сером фоне. Не так давно я уже видел подобный переплет. Да это же хроника с вырезанными страницами!

– Торгрим, ты знаешь что-нибудь об Орме Бъольте?

Учитель задумчиво созерцает город за окном.

–

Я не знал его самого, но слышал. Орм был учителем моего учителя. В хронике прочитал?

– Да. Там написано, что Орм Бъольт ушел из Гехта, но не сказано почему.

Я хочу рассказать про исчезнувшие страницы, но Торгрим опережает меня.

– Возможно, он не хотел, чтобы люди знали о причинах его ухода. К тому же хронист должен записывать все, но не всегда его рассказ попадает в Летопись.

– А что может помешать?

– Смерть хрониста.

– А если он погибает, не успев что-то занести в летопись? Этого уже не узнать?

– Вся правда, без прикрас и умолчаний, сохраняется в черновиках хрониста. Но всегда ли нужно знать ее? Дом Орма Бъольта до сих пор стоит, нежилой. Люди считают его проклятым местом.

– А современники хрониста, разве не могут они рассказать?

– Немногие из тех, кто знал Орма, дожили до наших дней.

– А Пер?

– Старик с Часовой башни? Пожалуй, он единственный житель Гехта, с которым я никогда не разговаривал.

– Правда?

– Я никогда не поднимался на Часовую башню. Вряд ли там может произойти что-то пригодное для занесения в хроники.

– С Часовой башни можно увидеть весь город.

– Увидеть – да. Но я предпочитаю жить в нем, пробовать и чувствовать. Только так поймешь его жизнь. Ларс, разговоры работе не помеха. Или ты хочешь разбирать хроники до завтрашнего утра?

В Фимбульветер дерево редко и потому дорого. Когда Хельга начала жить в Гехте, родители сделали ей подарок: на лестнице в доме поставили каменные перила, покрытые гладкими деревянными полосами. Наши родичи не тщеславны, но имеет же дочь вурда право хоть на какую-то роскошь.

Гудрун каждый день полирует дерево мягкой замшей, а я – собственными штанами. Святотатство, конечно, но очень уж здорово съезжать по перилам прямо в холл.

Главное тут не попасться домоправительнице. Гудрун хитра и, когда надо, отменно проворна, но не будет же она превращать выслеживание меня в дело своей жизни. Перегнувшись через перила, пытаюсь понять, что делается внизу, в кухне.

Они вошли так стремительно, что я не успел ни поздороваться, ни отступить в комнаты. Они разговаривали и потому не замечали ничего и никого.

– Хельга, не смеши людей. Просто в первую минуту казалось, что это чудище живое и по-настоящему лезет из стены. Я – и то испугался. Думаешь, что если бы Драконий Эйрик намалевал на стене белую росомаху, хрустального паука или даже человеческое лицо позлее и Флоси неожиданно увидел это художество, он бы радостно смеялся? Как же! Драконам нет больше дел, как охотиться на улицах Гехта за воришкой и стращать скупщика краденого!

– Драконы удалились из Видимого мира…

– Ну вот же, сама понимаешь!