Ученик хрониста
Шрифт:
Я почти натолкнулся на них, но вовремя заметил и отступил. Четыре кожекрыла неторопливо ковыляли через площадь, помогая себе чуть расставленными крыльями, наклоняясь, подтягивали зубами что-то большое, белое, и в движениях их была странная осознанная слаженность. Если бы кожекрылы не были тварями бессловесными и неразумными, я бы решил, что они исполняют некий торжественный и печальный ритуал.
Не сказать чтобы я испугался, но встреча была не из лучших. Сами кожекрылы на людей
Увидеть кожекрыла на улице не самое сложное дело. Стоит выглянуть ночью в окно, и на глаза точно попадется крупный, с собаку, крылан. Они с удовольствием поедают отбросы, собирают мусор и тянут к себе на чердаки, для строительства гнезд. Благодаря кожекрылам улицы Гехта чисты.
Но чтобы четыре летуна сразу…
Забыв о хлыне и опасностях ночного города, о неотложном деле, выгнавшем меня из дому, я завороженно следил за черными крыланами.
А они все так же неторопливо приблизились к скульптуре горгульи. Два из них единым легким движением то ли вскочили, то ли взлетели на постамент. Оставшиеся внизу подали им добычу. Добычу? Помогая себе зубами и крыльями, ночные летуны укладывали у ног каменной горгульи еще одного кожекрыла. Белого или совершенно седого. Мертвого. Даже про себя я не мог назвать его дохлым.
Закончив… жертвоприношение?.. похороны?.. кожекрылы разом поднялись в воздух. Я не видел, куда они полетели, я не мог оторвать глаз от белого неподвижного тела и печально склонившейся над ним каменной горгульи.
Ночь не время для людей. Ночью у города другие хозяева.
Горестный прощальный крик вывел меня из оцепенения. Надо скорее бежать к башне или возвращаться в ратушу.
Обледенелые каменные плиты, которыми вымощена площадь, скользят под сапогами. Надо смотреть под ноги, но я, словно волк, воющий на луну, запрокидываю голову к небу. Часовая башня качнулась навстречу.
Черный силуэт человека в развевающемся плаще зашатался на краю и обреченно сорвался вниз. И сразу же наискось, наперехват ринулась другая тень – большая, крылатая. Схватив падающего, она скрылась за углом башни.
Подниматься на Часовую башню бегом может только умалишенный. Еще большее безумие – бежать, зная, что там я, безоружный, наверняка встречу убийцу, только что столкнувшего старого Пера.
Зачем? Поздно, слишком поздно. Уже ничего нельзя изменить и исправить. Уже не спросить о том, что творилось в Гехте семьдесят лет назад, не узнать, что произошло сейчас на вершине башни под бледной луной в серо-синем не людском мире ночи.
Но я бегу вверх, спотыкаясь о ступени и захлебываясь собственным дыханием.
Я чуть не сломал пальцы, когда толкал вверх крышку люка.
У самого края площадки стоит человек. Медленно оборачивается. Луна освещает лицо старого Пера.
– Ларс? – растерянно говорит звонарь. – Ларс, я уронил свой плащ…
Я вылез из люка. Напоследок больно приложился о край коленом,
– Пер, кто здесь был?
– Я не знаю. Я никогда прежде не слышал его. Он поднялся. Стоял там, где сейчас ты. Молчал. Потом ушел. Я не знаю. Разве ты не встретил его на лестнице или возле двери?
Не встретил. Я топал по ступеням, как стадо кхарнов. Неизвестный мог услышать и скрыться в комнате Пера. А потом спуститься по лестнице. Или же подняться…
Надо закрыть люк. И сидеть на продуваемой всеми ветрами площадке до рассвета, медленно превращаясь в два куска мороженого мяса! От белой росомахи бесполезно прятаться на скалах.
Я подошел к краю площадки. Опершись об ограждение, взглянул на город. Показалось – или в просвете между домами, окружающими площадь, действительно скрылся человек?
– Пер, ступай к колоколу. Если снова появится кто-то, кого ты не знаешь, бей тревогу.
– Зачем? – Пер повернул ко мне недоумевающее слепое лицо. – Ведь этот человек ушел.
– Пер, ты слушал город? Как всегда стоял на парапете?
– Да. Ночью город другой, совсем другой. Я поскользнулся и уронил плащ. Ларс, будь добр, если ты найдешь его внизу, принеси мне.
Я поднял плащ, лежащий возле горгульи, и подал его звонарю.
– Спасибо, Ларс. Только не надо было так торопиться, по этой лестнице нехорошо бегать. Отдал бы позже. Я не мерзну, просто привык к старому плащу, мне уютно в нем…
Он говорил еще, много и обстоятельно, как говорят старые люди, а я все смотрел на его плащ, к которому прилипли белые, не коснувшиеся городской грязи снежинки с верхней площадки башни. Старый Пер слеп, он почувствовал, как плащ соскользнул с его плеч, но не понял, куда тот упал. Ему показалось – вниз с башни…
Но мне – тоже показалось? Померещился отчаянный взмах рук сорвавшегося с башни человека и крылатая тень, подхватившая его? Один из кожекрылов, принесших на площадь мертвого собрата, спас Пера? Звонарь, всю жизнь просидевший на вершине башни с каменными горгульями, сумел подружиться с ними и оживить? Он не заметил своего падения-полета? А может… с башни падал не Пер?
Кто и зачем поднимался этой ночью на Часовую башню?
Крышка люка отлетела так, будто ее толкнул снизу не человек, а сказочный стурм. Да и пальцы, ухватившие меня за шиворот, тоже могли принадлежать только каменному великану.
– Ларс!!!
Да уберегут меня Драконы от гнева родной сестры.
– Хесса Къоль? – шагнув вперед, старый Пер согнулся в изысканном придворном поклоне.
– Да, – Хельга машинально сделала реверанс. Воротник моего камзола она при этом не выпустила. – Мы знакомы?
– Не имел чести быть представленным вам, – (где старый затворник набрался таких манер?!) – Я Пер, Пер Подкидыш, добрые люди, подобравшие меня младенцем, так и не смогли узнать, к какому клану я принадлежу. Я звонарь.