Училка моего сына
Шрифт:
Справедливо... Но не менее тяжело.
– Не надо на меня смотреть. Я уже спать легла. Ты на время хоть смотри. И вообще, Захар, я... Что я тебе еще могу дать, после того, как ты меня растоптал?
Молчу. Что сказать, не знаю.
– Не приезжай. Не надо, - завершает Лия наш разговор.
А мне выйти во двор хочется и там всю ночь выть.
Только не получается. С пропускного пункта посёлка информируют, что ко мне домой очень хочет попасть Ева Арефьева.
Смотрю на время - первый час ночи и несколько озадачиваюсь, но разрешение пропустить всё же даю.
С
К моему сильному удивления, Ева приехала одна. Врывается в дом, глаза горят.
– Где он?
– спрашивает у меня.
– Кто?
– Сын твой придурочный!
– Ев... Давай как-то поспокойней...
– пытаюсь её утихомирить.
Но напрасно, потому что виновник торжеств решает выйти из тени.
– Здесь я, - раздаётся голос Кира от лестницы.
Глава 29
Глава 29
Захар
Обозреваю разъяренную женщину и напряженного Кира, чувствую, что сейчас рванёт. И рванёт не слабо. А главное - я ничего не могу сделать, чтобы предотвратить этот взрыв.
Что мне драться с Евой? Смешно...
Или выгонять Кира? Еще смешнее... По взгляду исподлобья понимаю, что никуда этот поганец не уйдёт. Он, видимо, серьёзно настроился сделать всё ещё хуже, чем было.
Я стою на пути у Евы, потому что в гостиную Ева влетела как ракета с ядерной боеголовкой. Но... Неизвестно, что делал бы я сам, если бы у меня была дочь, а не сын. Мысль неприятная. Особенно, когда я вспоминаю Лию, всё, что натворил, и всё, что чувствую к ней теперь.
Ева меня огибает, а я торможу себя с желанием удержать её за руку. Тоже срабатывают, родительские инстинкты, мать их.
Только они здесь лишние. Может, будет лучше, если они поговорят. А может - станет хуже... Я не знаю... Какое-то минное поле, бля... Которое я никак не преодолею.
Ева подходит вплотную к Кириллу.
– Моя дочь сидит в комнате. Не выходит. Практически не ест, плохо спит. С нами со всеми почти не разговаривает. Утверждает, что поехала с тобой добровольно, и ты ни в чем не виноват, - я вижу, что взгляд Евы мечется по лицу Кирилла, - Я хочу понять, что с ней случилось. И... Кирилл... Если ты не заметил, то ты вырос. Пусть еще не мужчина, но молодой человек, юноша. Если в тебе есть это мужское, а не ветер в голове, я хочу, чтобы ты набрался мужества и рассказал мне правду. Что между вами произошло? Потому что я знаю свою дочь. Она бы не поехала с тобой, после того, как ты её предал. Она бы обязательно позвонила, чтобы мы не волновались. Она бы не позволила тебе ударить молодого парня, с которым встречалась несколько месяцев. А вот...
Взгляд женщины становится еще более уничижительным, чем был до этого. Сканируя Кирилла этим взглядом, она продолжает:
– Защищать тебя, чтобы с тобой ничего плохого не случилось, потому что за неё есть кому постоять вне зависимости от её желания - вот это вполне в духе Майки. Только... Если ты сейчас спрячешься за подол её юбки, какой ты мужик?!
Кир тоже вспыхивает. Он и не потухал вообще-то.
Усмехается - криво, смотрит - зло. Венка бьётся на виске, ноздри раздуваются. Вместо лица - какая-то маска, на которой огнём горят глаза.
– В вашей тираде, Ева Дмитриевна, не было никакой необходимости. Можно было просто спросить. Я бы сказал правду. Нет, Майя уехала со мной не сама. Вы хорошо знаете свою дочь. Я навалял её ухажёру, а её увёз.
Зачем он рот открыл?
– Кирилл! Лучше бы тебе заткнуться...
– не сдерживаюсь. В конце концов, Майя - чужая, а этот остолоп - свой, родной.
И сейчас он копает себе яму. И мне заодно. Я от него не отрекусь. Плоть и кровь...
На меня бросают сразу два негодующих взгляда - и Ева, и сын. С одинаковым посылом - чтобы я не лез.
А Кирилл продолжает говорить. Вместо того, чтобы включить голову и заткнуться.
– Увёз за город. Дал возбудитель. Хотел... Наверняка, не надо объяснять, что я хотел. Но...
– сейчас в глазах сына что-то мечется. Что-то потерянное... Человеческое, - Майка плакала, просила не трогать. И... Короче, ничего не было.
Ева сильно бледнеет. А после... По помещению проносится звук хлёсткой пощёчины.
– Какой же ты...
– цедит она.
Затем оглядывается по сторонам и, заметив диван, опускается на него. Оттягивает ворот водолазки. Верхняя одежда у неё расстегнута.
– Принеси мне воды, - обращается ко мне.
Я бросаю обеспокоенный взгляд на Кирилла.
– Не съем я его!
– рявкает она совсем не по-женски.
Иду, куда послали. На душе неспокойно. И гадко... И от Кирилла. А от себя самого еще гаже.
Но пока беру стакан, наливаю воды, всё время прислушиваюсь - как бы еще чего не стряслось.
Когда возвращаюсь, Ева сидит, уперев руку локтем в колено и приложив ладонь ко лбу. Еще и слегка покачивается из стороны в сторону.
Кирилл - на том самом месте, где я его оставил, засунув руки в джинсы, стоит, сцепив челюсти и играя желваками.
– Вот, - подаю Еве стакан.
– Надеюсь, ты-то хоть туда ничего не намешал...
– кусает она меня.
Но стакан берёт, выпивает залпом.
– Ев... Не перегибай...
– говорю ей я.
Она поднимает лицо вверх.
– Как же вы задрали с этихи играми в богов... Его же в полицию сдать надо... Чтобы впредь ему было неповадно насиловать. А я... Похоже, этого сделать не смогу.
Ева приподнимается с дивана тяжело, впихивает пустой стакан обратно.
Поворачивает голову в строну моего сына.
– Потому что... Самое поганое в этом во всём... Ты-то этого не понимаешь. Она ведь весь удар на себя приняла, чтобы тебе не прилетело. Это ж до какой степени ей на тебя не всё равно?
– Ева выглядит изумлённой.
Кирилл... При последних её словах он теряет всю спесь и гонор. Шумно сглатывает. Его лицо сейчас выражает какую-то детскую растерянность. Это, когда дети балуются, делают что-то плохое и не знают, как всё, что натворили исправить, ведь они так не хотели, а вот оно - случилось.