Учитель (Евангелие от Иосифа)
Шрифт:
Это ощущение с той поры не уходит…
14. Здравствуйте, дамы и апостолы!
Мама моя Кеке врала Лаврентию, утверждая, что я подражал Христу и пострадал из-за этого.
А может быть, и не врала. Может, просто думала так по дурости. Кто, мол, не подражает богу? И кто поэтому не бывает наказан? Или же за давностью лет спутала меня с соседским сыном, который действительно притворялся Спасителем и был наказан.
Тоже, кстати, армянин был. И тоже Тер-Петросян. Но наглые его родители решили возместить сыну незавидное происхождение
Родительскую наглость сын сумел исправить лишь частично, — вычеркнул из имени одно «л». Всё равно все смеялись. И тогда Отело, несмотря на чересчур характерный нос, стал воплощаться в персонажей неармянских национальностей.
Не только носом, но и всем видом он очень походил на знаменитого родственника и сверстника, которого звали Камо. Такие же, как яичница, глаза.
Глазам, кстати, Отело не доверял. Прежде, чем воплотиться в Христа, подражал тифлисским кинто и вслед за ними повторял, что если бы не нос, глаза давно бы передрались и ослепли. Ибо сытых глаз не бывает.
Кинто — плуты, бездельники и насмешники. Которыми принято было брезговать. Но Отело восхищался ими.
Во-первых, они были неармянами, а во-вторых, умели, по его мнению, произносить мудрые фразы.
«Что есть стыд, а что позор? Стыд — на осла садиться, позор — свалиться.» «Что и в воде не мокнет? В воде свет не мокнет.» «Чья могила по морю плыла? Ионы-пророка могила плыла, во чреве кита та могила была».
Кинто умели произносить ещё и «философские» тосты. Вообще за человека: «Многие лета тому, кто 12 месяцев в году ходит, и к концу своему приходит, но так и не знает, каким он бывает.»
Или конкретнее — за доброго человека: «Который на нас взглянет, худое увидит — не помянет, доброе заметит — лаской ответит».
Или ещё конкретнее — за цирюльника: «Который не сеет, не пашет, только жнёт, тем и живёт!»
Или ещё за виноградаря: «Который по саду пройдёт, упавшую лозу найдёт, с земли поднимет, урожай снимет, пьян с того урожая будет и — главное — нас не забудет».
Или за луну, — «которая так ярко светит, что даже бедняк дорогу заметит, и, если сопьётся, с пути не собьётся».
Или за дерево, — «которое сохнет на берегу реки и — вах! — почему-то живёт без воды. Нальём ему вина, чтоб не знало беды».
Даже за ветреность. «Гей, шайтаны, а это особая здравица: скажем, голубю голубка нравится, а голубке голубь мил, сатана их разлучил… Два голубка на деревцах сидят, друг ко другу перелететь хотят, хотят да не могут, молятся богу. Вдруг ветер придёт, деревья пригнёт и голубков сольёт. Выпьем за влюблённых медленно, чтоб их не сгубила ветреность!»
В отличие от Отело, Камо заучивал наизусть изречения Ильича. Несмотря на внешнюю схожесть родственников, пути их резко разошлись. Видимо, души обитают не в глазах.
Камо вырос в несгибаемого революционера, а Отело не осмелился придушить даже жену.
Первый был дерзким романтиком. Взорвав бомбу на тифлисской площади, посвятил этот поступок замужней персиянке Гюльнара. Она была из Арзрума:
Ты арзрумскийГюльнара моментально развелась с мужем, но Камо на ней не женился:
Птычка радости моей улитэлаОт прэзрэнных мелочей жытейских.Отело же, притворяясь неармянином, женился на армянке. Но был недоволен:
А жына моя Анэт —Ночью душка, утром нэт.Камо даже к луне относился как рыцарь:
Ах, луна, луна, надэжда пылающых лубовью!Отело не доверял поэзии. И над родственником издевался:
Ах, луна, луна, жарэных надэжда!Оба говорили по-русски одинаково плохо, но Отело одни и те же ошибки повторял настойчивей. В те годы в Грузии пели хорошую песню про то, что
Облака за облаками поє небу плывут,Весть от девушки любимой мне они несут…Отело пел её по своему:
Кусок, кусок облак идёт с высок небеса,Запечатан писмо ниєсёт от лубовнисає…Я поправлял его: не «от лубовнисає», а «от любимой»!
«От камо?»- переспрашивал он.
И так всегда. За что я назвал его Камо.
Он этому был рад, но вышло так, что прозвище пристало к родственнику.
Однажды, когда этот родственник решил стать признанным революционером и, по моему заданию, похитил в Тифлисе — для чего и взорвал бомбу — казенные деньги, я в присутствии свидетелей велел ему отнести сумму в Петроград и «вручить Ильичу».
«Камо в ручки?» — не понял он, и с того дня Отело лишился затейливого имени и возненавидел не только родственника, но и всё, что тот любил. И наоборот — стал любить то, что тот ненавидел. А поскольку тот презирал бога, Отело стал уже притворяться Христом.
Как и другому Тер-Петросяну, ему сообщили, что Христос был не только богом, но и евреем.
Зато, оправдывался он, Христос казенных денег не похищал. Ему сообщили вдобавок, что этот еврей относился к бандитам снисходительно. И учил, что даже им выкалывать око нехорошо.
Отело не сдался. По-прежнему представлялся всем Христом и даже получил это имя в прозвище, но добавлял, что на Кавказе воздерживаться от выкалывания ока не положено.
Потом я перебрался в Россию — и встретил его лишь много лет спустя. Но в том же Боржоми.
До этой встречи Лаврентий рассказывал, что, судя по документам охранки, горячий революционер Камо все четыре раза был приговорён царским судом к повешению по обвинениям, которые помог состряпать его родственник.
Камо, тем не менее, умер не на виселице, а как честный гражданин. Под колёсами автомобиля.