Учитель истории
Шрифт:
Правда, на этом неприятности не кончились, а вышли в иной оборот. По столице прополз слух — главный врач империи, врач царя Никифора, предатель Зембрия Мних задержан в Никомидии, доставлен во дворец и лично царь его пытает, допрашивает. И вдруг, буквально через несколько дней, всю столицу плотным кольцом окружили войска, императорские гвардейцы и наемники Византии обыскивают каждый дом, каждый закоулок, никого в город не впускают, не выпускают, в Босфор и по Черному и Мраморному морям кораблям ходить запрещено — главный преступник Мних умудрился бежать. И снова слух: сам бежать он бы не смог, уже был бессилен, замучен — кто-то прямо во дворце, из особо важных персон помог, и вновь все взоры на царицу, а она божится,
Видать, сам Мних о побеге и не думал, в перерывах между истязаниями Никифора он за огромное вознаграждение попросил знакомого охранника исполнить последнюю предсмертную просьбу — передать записку некоему Иехуде бар Меир, богатому византийскому купцу. Буквально перед самой облавой бар Меир вместе с семьей куда-то бежал, бросив все имущество, так что даже разлитая в тарелки еда была еще теплой. А записка попала в руки Никифора — на иврите завещание Мниха, всего два предложения: «Где «Мессия», знает только Астарх — найдите его. Свою долю завещаю Остаку — сыну Аны и Астарха. Зембрия, сын Лазаря Мниха».
Быть может, это завещание и послужило непредсказуемому продолжению перипетий драмы. В одну как обычно в последнее время тревожную ночь на дом Аны напали неизвестные люди в масках, немногочисленную охрану из преданных Ане кавказцев — перебили, Остака увели… Уже прошла пара суток, Ана в истерике, и единственное что изменилось — домашний арест с нее вроде снят. В отчаянии мечется она по Константинополю — никаких следов, сын исчез. Сама Ана обвиняет во всем Мниха, утверждает, что он в свою Европу бежал, прихватив любимого Остака. Другие считают, это — дело Никифора, выманивает того же Мниха и Астарха — полумифическая «мессия», действительно, существует, обнаружилась, всем нужна!!!
Не все ночи плохи. В очень темную, дождливую, напоминающую о приближающейся осени ветреную ночь не из двери, не из запасного выхода, а из проема окна Ана покидала свой дом, и сквозь собственный палисадник двигалась чуть ли не ползком — шла к Астарху. Трагическую эмоциональность их встречи описать невозможно. Первым овладел собой Астарх, и он предложил план дальнейших действий.
— Больше здесь оставаться нельзя, пора сворачивать дела, как можно быстрее перебираться на Кавказ, в Аланию, в Хазарию.
— Так я это давно знаю, — сквозь слезы рыдала Ана, — уже много лет туда я переправляю все свое, а теперь наше добро. Ты ведь знаешь — около трех с половиной тысяч кавказцев из неволи я здесь, и не только в Византии, но и в Персии, в Сирии, с Крита и из Египта выкупила. Каждого не только одаривала, но и давала золото, чтоб доставили моему дяде, двоюродному брату отца, Дагоберту. Конечно, не все оказались настоящими кавказцами, а может, просто не дошли, но большинство честно выполнили поручение. И я достоверно знаю не только от своих посыльных, но и от знакомых купцов и послов: теперь у нас огромный дом с парком на берегу Сунжи в столице Алании Маасе, такой же на берегу Терека в Самандаре и загородный, высоко в горах, на Аргуне — на родине моей матери — Варанз-Кхелли. Между этими и другими поселениями я где улучшила, где новые построила дороги. Заложили четыре фабрики по изготовлению ковров и тканей, мыла, пряностей и оружия. В Маасе построила на арабский манер общественную баню и больницу. И в том же Маасе, и в горах, в Варанз-Кхелли — во все дома проведен, как и в Константинополе, водопровод.
— Неужели это так? — воскликнул Астарх. — А я все думаю, сколько же ты работаешь, и где все богатство?
— С самого первого дня только о возвращении думаю, свои первые деньги — приз от олимпиады — тайно в Аланию переправила, все мечтала скорее туда уехать, и вот уже два десятка лет прошло, а я все здесь: то Аза, то Бозурко, то еще что, а теперь Остак… неужели здесь и помру? — и вновь заплакав: — Мой весет [49] — похорони на Кавказе, в Варанз-Кхелли, у самого Аргуна.
49
Весет (чеч.) — завещание
— Перестань, Ана, успокойся, не говори об этом, — сам чуть не плакал Астарх. — Найдем мы Остака, и Бозурко освободим, вот только в Самандаре зря ты дом построила. Небось, тудум Язмаш там еще жирует? Ничего, настанет и его час, я еще вернусь…
— Хе-хе, — сквозь слезы усмехнулась Ана. — С знакомыми купцами Мниха и ушли в Хазарию первые деньги. От многих источников известно — в одну лунную ночь со вспоротыми животами Язмаш и вся его семейка полетели в Терек, поплыли в Хазарское море рыбешек кормить… Что ж ты думаешь, зря меня родители родили, чтоб безнаказанно нас предавать, убивать, из собственного дома в рабство продавать? Нет! Не получится! На том же месте, помнишь, где стоял дом отца, Алтазура? Там же еще больше дворец построила… О, Дика [50] , увижу ли я все это?
50
Дика (чеч.) — Бог
— Увидишь, увидишь, — успокаивал ее муж. — Скоро, вот увидишь, скоро мы отправимся на Кавказ.
Так оно и случилось. Кто-то гораздо бдительнее, чем императорская охранка, следил за домом Аны, а может, и за домом Радамиста. Стуком в дверь хозяин встревожил свидание супругов.
— К Вам неизвестный гость, — от такой неожиданности уже постаревший, сутулый Радамист совсем побледнел, был испуган, будто сам в чем-то провинился.
И пока супруги пребывали в растерянности, незваный гость без приглашения сам спустился вслед за Радамистом в подвал. Это был крупный высокий мужчина, плотно укутанный в грубую шерстяную мантию на монашеский манер, так что выпирала крепкая грудь и видны были только блестящие, смоляные, чуточку выпуклые, как у Мниха, глаза и орлиный нос.
— Иехуда… бар Меир? — узнала Ана одного из своих торговых партнеров.
— Простите, Ваша честь! — низко склонился один из богатейших купцов Византии да и, наверное, всего Востока. — Время торопит, не до церемоний. Вам, лично в руки, с возвратом, он второпях вытащил из-под плаща плотный конверт.
«Ваше сиятельство — Ана Аланская-Аргунская! Особо распространяться не могу. В курсе происходящих событий. К похищению Остака абсолютно не причастен, не менее Вас скорблю. Правда, знаю, где он; там же, где и Ваш брат Бозурко — в темнице Большого дворца, и это дело изменника, самозванца Никифора.
Я немощен, измучен. И даже будь я здоров, повлиять пока ни на что не могу, так сложились обстоятельства. Нам надо срочно бежать. Остались считанные часы. Только будучи живыми и на свободе, хоть и в чужой стороне, да на твоей родине, мы сможем выправить положение, спасти Остака и Бозурко. Поверьте мне, я не пожалею ничего для этого, верну вам сына и брата. А сейчас, пожалуйста, очень прошу, выполни вместе с Астархом пожелание подателя сего послания.
С глубоким поклоном, твой искренний друг Зембрия».