Удар по своим. Красная Армия. 1938-1941 гг.
Шрифт:
В очной ставке он мне отказал и, продержав меня еще несколько ночей на этом обвинении и не добившись ничего от меня, заявил: «Ладно, оставим пока шпионаж, но надо обязательно в чем-то сознаться, давай говори о своем бытовом разложении». Подтвердив свое предложение соответствующим количеством ударов, ругательством и издевательством.
...Вся моя работа и личная жизнь проходила на глазах у коллектива, никогда никаких взысканий как по партийной, так и по службе и личной жизни я не имел. Но желая прекратить эти бесчеловечные мучения, я согласился на предложение Артемьева и по его предложению собственноручно написал, что я сожительствовал с женщинами, купил за бесценок мебель в Киевском ломбарде, что украл
Харьковской организации, пьянствовал. Артемьев требовал еще и еще и я сейчас уже не помню, что я выдумал на себя еще...
Спустя некоторое время Артемьев вновь меня вызвал ночью и заявил, что нарком Леплевский недоволен моими показаниями и распорядился бить меня смертельным боем, пока не будут выколочены мои показания о контрреволюционной деятельности. Сказав это, он тут же порвал мое «сочинение» о бытовом разложении и вновь приступил к избиениям, издевательствам, ругани...
В течение всех ночных допросов периодически на короткое время в комнату заходили какие-то сотрудники НБВД, фамилии их я не знаю, и каждый считал своим долгом ударить меня или плюнуть в лицо, заявляя: «Что ты, Артемьев, с ним церемонишься, дай его к нам в руки, он сразу заговорит».
К этому времени я совершенно ослаб, был доведен до невменяемого состояния всеми ночными допросами, стоянками, бессонными днями, ожиданиями вызова следователя в «мешках», устроенными в тюрподе Леплевским, избиениями, криками избиваемых и истязаемых женщин и мужчин, надругательствами, инсценировками расстрела меня в тюрподе и т.д.
И вот до крайности ослабев и не выдержав всех пыток, я написал под диктовку Артемьева наговор на себя, что якобы в 1934 году бывший начальник Киевского областного управления НКВД УССР Розанов вовлек меня в контрреволюционную организацию...»20
Карьера И.М. Леплевского Украиной еще не заканчивается. После нее он снова возвращается в Москву, где в начале 1938 года в течение трех месяцев возглавляет 6-й (транспортный) отдел ГУГБ НКВД СССР. Но времена меняются, и позиции Леплевского в этом ведомстве сильно пошатнулись. К тому же его старший брат Григорий, работавший заместителем Прокурора СССР, в начале марта 1938 года был арестован. Спустя полтора месяца после брата аресту подвергся и комиссар госбезопасности 2-го ранга Израиль Леплевский. С разницей в один день Военная коллегия в конце июля 1938 года приговорила обоих братьев к расстрелу.
Одним из «асов» следственной практики в Особом отделе ГУГБ НКВД СССР в 1937—1938 годах был капитан (затем майор) Ушаков Зиновий Маркович, работавший помощником сначала у Леплевского, а затем у Николаева-Журида. Подследственные называли этого человека палачом, садистом, фашистом, и это еще достаточно мягкие определения, а начальство, в частности Фриновский, именовало его «кололыциком», «липачом» и мастером самых грязных дед. Что, однако, нисколько не мешало довольно часто прибегать к его услугам. Звездным своим часом Ушаков считал участие в подготовке процесса над М.Н. Тухачевским и его товарищами. Будучи крайне амбициозен, Зиновий Маркович в кругу коллег, а также в показаниях после своего ареста неоднократно заявлял, что именно он является пионером вскрытия военно-фашистского заговора в Красной Армии, а Особый отдел ГУГБ держится только на нем. Вот так и никак не меньше! Между прочим, к такому заявлению у Ушакова были некоторые основания: он дольше других сотрудников 5-го отдела работал в системе особых отделов — еще до приезда в Москву Зиновий Маркович несколько лет был заместителем начальника особого отдела УГБ НКВД Белоруссии. Зловещее имя Ушакова впервые было предано гласности в известном докладе Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС, где тот привел выдержки из заявления Р.И. Эйхе, бывшего наркома земледелия
В книге «37-й год. Элита РККА на Голгофе» уже приводились некоторые факты, касающиеся методов следственной деятельности Зиновия Ушакова. Они в первую очередь относятся к следствию по делам маршала Тухачевского, комкоров Фельдмана, Урицкого, Меженинова, имена которых там упоминались. Помимо них Ушаков сфальсифицировал дела на флагмана флота 2-го ранга И.К. Кожанова, армейского комиссара 2-го ранга М.М. Ланду, командарма
2-го ранга Н.Д. Каширина, комкоров Г.К. Восканова, В.В. Хрипина. Помимо этого активное участие Ушаков принимал в расследовании дел по обвинению командарма 1-го ранга И.Ф. Федько, командармов 2-го ранга А.И. Седякина, И.А. Халепского и М.Д. Великанова, флагмана флота 1-го ранга В.М. Орлова, комкоров Л.Я. Вайнера и Э.Д. Лепина, комдива П.П. Ткалуна, капитанов 1-го ранга З.А. Закупнева (командующего Каспийской военной флотилией), Э.И. Батиса (начальника штаба ТОФ) и других.
Оценку «квалификации» следователя Ушакова не раз давали его прямые и непосредственные начальники — Ежов, Фриновский, Леплевский, Николаев-Журид — она, по их меркам, была сравнительно высока. К ней, этой оценке, мы еще вернемся. Вообще, в особые отделы, тем более в Особый отдел ГУГБ, подбирали и людей особых — хлюпикам и слабакам там делать было нечего. Удерживались в этих учреждениях особи жесткие, если не сказать жестокие, не знавшие жалости к врагам народа, готовые днем и ночью выкорчевывать всякого рода шпионов, вредителей, заговорщиков и вообще предателей Родины.
Ушаков сумел с блеском показать все эти качества, еще работая в Белоруссии. Как он сам поведал, белорусский опыт ему в Москве здорово помог при разоблачении участников различных националистических организаций. Ушаков добился того, что удавалось совсем немногим — на его примере начальство стало учить подчиненных, как необходимо работать с подследственными. Например, протокол одного из допросов бывшего начальника Химического Управления РККА коринженера Я.М. Фишмана, проведенного Зиновием Марковичем, был разослан всем особым отделам военных округов в качестве образца21.
О подробностях составления этого «образцового» протокола Я.М. Фишман, осужденный в особом порядке (без вызова в суд) к десяти годам ИТЛ, рассказал в декабре 1954 года: «В течение шести дней мне абсолютно не давали спать, зверски избивали и подвергали самым кошмарным издевательствам. Доведенный до изнеможения, я в состоянии дурмана и полной невменяемости подписал это «признание», являющееся абсолютно ложным от начала до конца. После того, как я пришел в себя, я немедленно опроверг эти гнусные измышления, но был снова подвергнут самому зверскому и издевательскому обращению. В результате этого я был снова вынужден подписывать всякие лживые наговоры на себя и на других. В действительности я никогда участником какого бы то ни было заговора не был, никогда никакой вредительской и шпионской деятельностью не занимался»22.
Взяли Якова Моисеевича Фишмана 5 июня 1937 года— в самый разгар следствия о «заговоре в Красной Армии». Было ему в то время пятьдесят лет. Арестовали его по показаниям комкора Фельдмана (косвенным), комбрига А.Ф. Розынко (заместителя начальника Артиллерийского управления РККА) и профессора Военно-химической академии Г.Б. Либермана.
Из показаний Фельдмана: «Я имел поручение от Тухачевского обработать и вовлечь в организацию начальника Химического управления Фишмана. Фишмана, как бывшего члена ЦК эсеров, мне казалось, будет нетрудно завербовать, но, однако, после нескольких разговоров с ним, во время которых я пробовал прощупать его политическое настроение, я от этого отказался. Возможно, что его завербовал Тухачевский...»23