Удар по своим. Красная Армия. 1938-1941 гг.
Шрифт:
А что же случилось с комбригом Ф.К. Дотолем? По мнению следователя Поминова, ничего особенного не произошло — просто он в присутствии Дотоля порвал его предыдущие показания о троцкистской деятельности и подготовил за него новые, уже как члена «РОВС», которые и заставил того подписать! Только и всего!..
Другой пример. Следователь Пенаков, допрашивая ряд бывших офицеров по вопросу «РОВСа», провел через их показания, как руководителя организации этого союза в частях Приморской группы ОКДВА, начальника штаба группы комдива А.Ф. Балакирева, хотя хорошо знал, что тот никогда офицерского
Попав в тюрьму, бывшие «кололыцики» из особого отдела ОКДВА усиленно каются, всячески сваливая свои грехи на других, в первую очередь на его руководителей (Осинина, Хорошилкина, Булатова), — мы де, мол, только простые исполнители воли начальника, стремясь таким приемом добиться хоть какого-то снисхождения к собственной судьбе. Одним из таких «кололыциков», прикинувшимся тихой овечкой на следствии по его делу, был Шейнберг-Вышковский (далее Вышковский). В своих показаниях от 1 апреля
1939 года он пишет:
«Признаюсь, что я до сих пор скрывал от следствия свои гнусные преступления, совершенные в 1937—1938 гг., заключавшиеся в том, что в процессе следствия по делам арестованных заговорщиков я, как старший следователь, провоцировал честных, преданных Советской власти людей, т.е. вписывал в показания обвиняемых честных людей как заговорщиков и заставлял их подписывать эти показания, хотя они этих людей не называли. По заданию Люшкова, Кагана, Осинина я заставлял подследственных писать показания, что они готовили провокационные акты на границе, теракт над Блюхером и другие действия, которые подследственные фактически не давали...»
О многих гнусностях узнаешь, читая собственноручные показания Вышковского. Например, о том, что он вынудил дивизионного комиссара П.С. Митюкова дать ложные показания на ряд командиров и политработников Краснознаменной Амурской флотилии, а также о том, как он вписал в показания подследственного Д.М. Руденко (командира 50-й штурмовой авиабригады, комбрига) целый ряд новых лиц. Данный факт подтвердил и уточнил другой свидетель — В.П. Харакиоз. На очной ставке с Хорошилкиным он показал, что в протокол допроса Руденко Вышковским были вписаны 24 фамилии, в том числе начальник политотдела погранвойск Дальнего Востока Богданов, начальник Благовещенского погранотряда Клиновский и др. Руденко об этих лицах показаний не давал, но все равно подписал протокол допроса. Подтвердил он эти показания и в суде. Почему? Оказывается, ничего удивительного здесь нет — за признание их на заседании Военной коллегии Хорошилкин пообещал Руденко выполнить его пожелание об отправке того в Испанию с целью «искупления грехов».
В особых отделах округов работали не только кадровые чекисты — оперативные и следственные работники, но и служащие из гражданского персонала (машинистки, делопроизводители и т.п.). Безусловно, они многое видели и немало знали, но связанные обязательством о сохранении в тайне всего, с чем они соприкасались по роду своей деятельности, эти люди молчали. Молчали до поры до времени. Обет молчания был несколько нарушен в 1939—1940 гг., когда шло следствие о злоупотреблениях, допущенных сотрудниками госбезопасности УНКВД по ДВК и особого отдела ОКДВА (Дальневосточного фронта). Допрошенная в качестве свидетеля машинистка
28 февраля 1940 года:
«С приездом же на ДВ (Дальний Восток. — Н.Ч.) московской бригады во главе с Мироновым, Арнольдовым, Хорошилкиным, Костюком и другими протоколы допросов арестованных составлялись или заранее отпечатывались на машинке, после чего давались на подпись арестованным. Особенно ярко бросается в глаза мне один случай, когда я в кабинете Костюка под его диктовку печатала на машинке протокол допроса арестованного Кащеева. При этом Костюк сам ставил вопросы, сам же формулировал ответы и у него довольно складно получалось... После этого протокол я уже видела подписанным Кащеевым...
В этом протоколе допроса Костюком было включено много лиц по СКО (строительно-квартирному отделу ОКДВА. — Н. Ч.), которые позднее все были арестованы на основании этих показаний...»
Порой дело доходило до полнейшего абсурда. Как известно, в ОКДВА летом 1937 года продолжительное время работала московская бригада следователей с задачей оказания помощи не справляющемуся с нахлынувшим объемом работы местному УНКВД. В состав этой группы входили С.Н. Миронов, А.Р. Арнольдов и другие
московские специалисты по борьбе с врагами народа. Арнольдов и Миронов, в частности, решили применить на Дальнем Востоке некоторые нетрадиционные приемы обработки подследственных, которые уже были апробированы в ходе подготовки троцкистско-зиновьевского процесса, но в местных УНКВД до сих пор не нашли широкого применения. О сути этих приемов поведал Хорошилкин: «Арнольдов и Костюк допрашивали арестованных кадровых троцкистов, выдавая себя за представителей ЦК ВКП(б), уговаривали арестованных сознаться в интересах Советской власти..., а когда они сознавались, Арнольдов, Костюк и Миронов называли им определенные фамилии, на которых требовали показания...»52
Дополнительные сведения о том же дает помощник оперуполномоченного особого отдела ОКДВА Гринберг в рапорте на имя М.П. Фриновского: «Арнольдовские методы допроса заключались в том, что он всех арестованных убеждал, что если он даже не враг, то его признание в том, что он враг, служит на пользу советской власти. После таких «расколов» некоторые арестованные становились «ручными» (по выражению Арнольдова) и подписывали любые показания, которые измышлял Арнольдов. Таким арестованным давали задания в камере «обрабатывать» (других) арестованных в таком духе (Беккер, Карпель, Кащеев)».
В числе таких «ручных» оказался и комдив С.И. Деревцов, начальник автобронетанковых войск ОКДВА. Исполнительный член партии, он не без колебаний «клюнул» на самую примитивную наживку. И осуждать его в этом просто не поворачивается язык — в том положении, в котором он находился, выбирать особенно не приходилось. А утопающий, как известно, хватается даже за соломинку. Предоставим слово Сергею Деревцову. В заявлении от 25 июня
1937 года на имя Сталина и Ворошилова (копия начальнику УНКВД по ДВК Балицкому) Деревцов рассказывает о той ловушке, в которую его заманили.