Удивляйтесь вместе с детьми! Как превратить свой дом в место, где ребенку хочется учиться

Розен Майкл

Разговор

Двухэтажные автобусы обладают большим преимуществом: они дают людям возможность наблюдать за течением жизни, находясь сверху. Все происходит где-то там, внизу. Подобно объективу фотокамеры, мы можем фокусироваться на мелких деталях. Пес, справляющий нужду под уличным фонарем, бордовая футболка велосипедиста…

Все это производит сильное впечатление на детей.

Снова и снова, когда мы сидим на втором этаже автобуса, я слышу нескончаемый поток вопросов малышей, спрашивающих, почему человек вон там делает это, что продается в том магазине, что это за автомобиль… Иногда ребенок не получает ответов и прекращает задавать вопросы – они как будто

заканчиваются. Но иногда взрослый присоединяется к разговору, пытается ответить и сам начинает удивляться и размышлять.

Я считаю такие моменты настоящими сокровищами. Мы говорим о том, что являемся частицей мира, и частица мира становится нами. Это происходит во время поисков ответов.

Легко принизить значение разговора. Мы даем ему презрительные названия, когда нас злят и раздражают чьи-то слова: треп, болтовня, пустословие, словесный понос. На самом деле разговор – это нечто противоположное. Это один из важнейших способов понять кого угодно и что угодно. Разумеется, это не просто слова, а межличностное общение, включающее жесты, прикосновения, кряхтенье, вздохи, улыбки, слезы, движения бровей, кивки, пожатие плечами, гримасы и все остальное, что мы сами выбираем или вынужденно используем в зависимости от того, кто мы такие.

Для детей и молодых людей разговор имеет жизненно важное значение. Будучи взрослыми, мы больше слушаем и делаем паузы, чтобы ребенок мог задать вопрос или закончить фразу. Нам приходится делать над собой усилие, чтобы не перебивать и не поправлять его, когда он что-то спрашивает или рассказывает нам. Иногда, не подчеркивая этого, стоит повторять последние слова малыша, но с вопросительной интонацией:

Ребенок: У этого автобуса больше четырех колес.

Взрослый: Больше четырех колес?

Ребенок: Посмотри, вон там…

Разговор – это гораздо больше чем «коммуникация» или «обмен информацией». Естественно, он включает все это, но также он связан с чувствами, с помощью которых мы даем понять, что внимательны друг к другу, что собеседник нам нравится или мы любим его. Иногда ребенок задает вопросы ради того, чтобы получить заверение в чем-то, а не потому, что хочет узнать ответ. Я заметил, что это часто происходит с детьми в возрасте шести-семи лет. Однако бывает трудно удовлетворить его желание, особенно если он не слушает ваши ответы!

Ребенок: Почему небо голубое?

Я: Это имеет отношение к воде. Видишь ли…

Ребенок: Бетти приедет завтра?

Я: Она сказала, что приедет, но…

Ребенок: Мы забыли про свечку. Ты сказал, что мы достанем свечку…

Я: Мы ее достанем, у нас просто не было…

Ребенок: Если бы ты был буйволом, тебе бы нравились спагетти?

И так далее…

В такие моменты плыть по течению важнее, чем «обмениваться информацией».

Люди думают, что разговор и мышление – это две отдельные вещи. Или что существует какой-то строгий порядок: сначала я думаю, потом говорю или кто-то говорит, потом я думаю.

На самом деле когда мы общаемся, то создаем «внутренний разговор». Он представляет собой огромный список того, что мы уже произносили и слышали раньше. В нашей голове хранятся памятные слова, моменты, которые происходили, радость и грусть, которые мы испытывали во время беседы с кем-то. Но там есть и менее очевидные вещи – например, воспоминания о том, как мы узнали о своей «роли» в общении с окружающими и считаем ли мы себя вправе говорить нечто определенное.

Если мы мало общаемся в юном возрасте, бывает трудно начинать взаимодействие с людьми в дальнейшем. Взрослым труднее научиться понимать других людей.

Могу

ли я задать вопрос, если не понимаю, что происходит, или лучше не делать этого? Могу я позволить себе какое-то время гадать о смысле происходящего или лучше поскорее разрешить ситуацию? Нуждаюсь ли я в поощрении и вознаграждении от других или могу какое-то время обходиться без этого? Чувствую ли я, что существует «настоящий я», который сильно отличается от того «меня», которого видят другие люди? Как много значит то, что собеседник считает меня хорошим человеком? Что мне делать, когда кажется, что со мной обошлись несправедливо? Что мне делать, если кажется, что с другими обошлись несправедливо? И тысячи других вопросов…

Монументальная задача – научиться подбирать слова для объяснения того, что я имею в виду, что я думаю, помню или понимаю. Мы можем считать, что знаем что-то, но пока мы не найдем нужные слова и не произнесем их, то на самом деле ничего не поймем. Когда я говорю то, что думаю, люди могут задавать мне вопросы и сравнивать услышанное со своим знанием – только тогда мы можем проводить сравнение.

К примеру, я рассказываю вам, что произошло со мной на кассе в супермаркете. Я дал банкноту в 20 фунтов, а мне отсчитали сдачу с десятифунтовой банкноты. Вы говорите, что с вами тоже случилось нечто подобное, и какое-то время мы говорим о кассирах. Потом вы вспоминаете, что когда-то сами работали на кассе. Наш разговор смещается к соображениям о том, каково быть человеком, который выдал неправильную сдачу. Мы говорим о гибком графике работы и о трудовом договоре по оплате фактически отработанного времени. Мы расширяем наши знания о кассирах и наши чувства по отношению к ним. Когда я в следующий раз иду за покупками, эта беседа находится у меня в голове и определяет, что я говорю и делаю, когда стою возле кассы.

Если я не практикуюсь в таких вещах, мне трудно облекать свои мысли в слова и участвовать в процессе обучения. Но это не вопрос усвоения «правильных методов». Это берет начало в разговорах моей юности, когда меня поощряли заканчивать сказанное и внимательно слушать. Дело в том, что одним из главных слушателей являюсь я сам. Я слушаю себя. Вы слушаете себя. Так мы узнаем, что «работает», а что нет.

Допустим, я что-то говорю и обнаруживаю, что окружающие не слышат или игнорируют меня. Я, скорее всего, откажусь от такой манеры разговора. Потом я рассказываю что-то другое, и меня начинают слушать. Я буду возвращаться к такому стилю и проверять, насколько хорошо он действует. Этот маленький сценарий становится более сложным с учетом того, что все люди разные и некоторые значат для нас больше, чем другие. Это значение может быть разным: к примеру, я могу отчаянно нуждаться в одобрении человека, но не в его симпатии. Другой может вызывать отчаянную потребность во внимании или любви. Мне нужно находить подход к каждому.

Между тем все эти люди делают то же самое!

В разговоре мы обретаем самих себя. Мы делаем это методом проб и ошибок, слушая других и то, что мы говорим сами.

В разговоре мы обретаем самих себя.

Поэтому иногда – но, разумеется, здесь не стоит перегибать палку – бывает полезно беседовать с нашими детьми о том, как мы разговариваем. Вы узнаете, что дети взрослеют, когда они начинают по собственному почину беседовать с вами о манере разговора. Они делают замечания по поводу того, как вы говорите: упоминают тон вашего голоса; слова, которыми вы пользуетесь; ваш акцент; как вы говорите, когда пытаетесь сказать что-то важное (или не важное); как меняется ваш голос при разговоре с определенными людьми и так далее. Когда они больше не хотят быть маленькими, то желают, чтобы вы перестали обращаться к ним «детским» тоном.