Удивляйтесь вместе с детьми! Как превратить свой дом в место, где ребенку хочется учиться

Розен Майкл

Когда мы пишем, у нас есть время подумать заранее. Мы можем составлять предложения, снабженные всевозможными условиями или оговорками. То же самое можно делать и в разговоре, но с гораздо большим трудом. Пользуясь словами «хотя», «если» и «при необходимости», мы создаем оговорки перед тем, что собираемся написать дальше. Это делает письменную речь более размеренной и продуманной, чем обычный разговор.

Мы можем переходить от одного временного интервала к другому, пользуясь словами «когда», «после», «до того» и так далее. В письменной речи, где определители выдвигаются на первый план, это звучит более логично и продуманно.

В беседе мы говорим словами вроде

«он», «его», «она», «ее», «это», «они» и «мой», «их», «наш» и тому подобное. Я могу сказать: «Он дал это ей вчера». Как правило, человек, с которым я разговариваю, знает, кто такой «он», что такое «это» и кто такая «она». Если нет, то он задаст вопрос и я отвечу. С другой стороны, я могу указать пальцем и сказать «он», «вот это» или «ей». Когда я пишу, мне приходится давать специальное пояснение, чтобы люди, вещи и связи между ними были совершенно ясными для читателя. Я не могу научиться делать это с помощью подсказки и объяснений из словаря, я должен приобрести особый «писательский голос».

Когда нам читают или когда мы сами это делаем, то узнаем, как он работает (писательский голос). Если сравнить разговор с одним диалектом – скажем, с типичным лондонским выговором, – то письменную речь можно с речевыми особенностями уроженца Ливерпуля или австралийского Сиднея. Мы стараемся понять этот диалект и даже пользоваться им, но для этого необходима определенная «настройка» и практика.

Во время разговора мы стараемся избегать слишком частого употребления «абстрактных» слов, если только сразу же не приводим наглядные примеры того, что имеем в виду. В повседневных беседах мы не обсуждаем, что более мучительно: «зависть» или «стыд», мы говорим о человеке, которого считаем завистливым или совершившим бесстыдный поступок. Мы «внедряем» абстрактные идеи зависти и стыда в наглядные примеры, о которых слышали.

Существует множество слов, которыми мы редко пользуемся за стенами учебных заведений. Маловероятна ситуация, когда мы выходим из автомобиля, глядим по сторонам, потом обращаемся к собеседнику и интересуемся тем, что в большей степени повлияло на ландшафт: эрозионные процессы или движения земной коры. Если мы все же делаем это, то скорее говорим о том, как дождь, ветер и мороз «разъели эту скалу». Еще можем добавить: «Знаешь, когда-то все это поднялось со дна моря».

В письменной речи мы вполне можем пользоваться терминами, усвоенными в школе (эрозия и движения земной коры). Эти процессы происходят повсюду на земле, они не относятся к конкретному камню, который вы подобрали. Мы переходим от «частного» к «общему», к тому, что может протекать повсюду. Это подразумевает умение писать с помощью особого «голоса». Да, вы можете делать то же самое в обычном разговоре, пользуясь термином «эрозия» в самом общем смысле. Но вам вряд ли удастся это сделать, если сначала не научитесь читать и писать таким образом.

Это не имеет отношения к мысленным обобщениям и абстрактным понятиям, с которыми мы все время сталкиваемся в личной жизни и на работе. Некоторые самые глубокие идеи и мудрые мысли я слышал от людей, не имевших высшего образования, которые сталкивались с тяготами и несправедливостью, или, к слову сказать, от человека, который пришел убрать осиное гнездо. Я же говорю о характерном способе употребления языка, когда происходит парное или групповое сравнение или противопоставление абстрактных понятий.

Письмо (которое включает и чтение) занимает особое место в понимании вещей. Если мы хотим помочь детям обрести «писательский голос», то в нашем распоряжении есть много способов.

Но сначала

я поделюсь некоторыми мыслями на этот счет.

Это нельзя сделать только одним способом. Это не завершенный процесс, который вы начинаете, а потом заканчиваете. Обучение письменной речи – это работа, которая не должна заканчиваться никогда. О ней следует думать как о чем-то увлекательном и многогранном.

Когда мы пишем, каждый из нас совершает ошибки. Более важный вопрос заключается в том, есть ли у нас время и помощники, чтобы «редактировать» их. Если мы считаем промахи постыдным делом, то в конце концов боимся писать или, что еще хуже, заставляем других бояться этого.

Любой язык постоянно изменяется. Вероятно, разговорная речь изменяется быстрее письменной, но это происходит в любом случае. Это не должно раздражать, и об этом не стоит печалиться – это интересный и увлекательный процесс. Более того, дети, которых вы пытаетесь заинтересовать, тоже принимают участие в переменах… как и вы сами.

Хотя я говорил о письменной речи как о чем-то одном, на самом деле есть множество способов письма. Только подумайте о разнице между составлением рекламных плакатов и газетной статьи. Подумайте о разнице между словами в лиричной песне и в описании футбольного матча. Подумайте о разнице между кулинарным рецептом и записью в личном дневнике. О разнице между текстовым сообщением по мобильному телефону и письменным заявлением о приеме на работу. Когда мы учимся писать, то вникаем в контекст ситуации. Мы выясняем, когда лучше выражаться в одной манере, а когда в другой.

Использование грамматических определений, таких как «существительное» или «наречие» означает приписывание абстрактного смысла словам из повседневной речи. Мы пытаемся заставить детей понять, что существует нечто общее между словами «банан», «завтрак» и «ярость» (это существительные), когда говорим: «Если мой дядя не получит банан на завтрак, он придет в ярость». Это абстрактное понятие, так как в жизни существует мало общего между дядями, бананами и приступами ярости. Сходство появляется лишь в том случае, если мы группируем слова по способам их использования в речи и письме. Когда мы говорим ребенку, что существуют «имена существительные», он будет думать, что это не имеет отношения к его представлению о дядях, завтраках, бананах и приступах ярости. Поэтому так трудно объяснить это. Становится еще сложнее, когда вы говорите, что бывают еще «глаголы» и «прилагательные». Или если вы говорите, что пользуетесь существительными как «подлежащими» в предложениях.

Вот пример того, что я имею в виду, когда говорю об абстракциях, закономерностях и детях. Допустим, мы занимаемся перемножением сумм. Видна закономерность, ощущается порядок в чередовании и форме чисел, в получении результата. Мы понимаем, что происходит, когда говорим «4 группы из 3 яблок» или «5 групп из 4 пирожных». Если мы учим ребенка «умножению», то не имеет значения, что в одной сумме находятся яблоки, а в другой пирожные. Процесс одинаков, даже если числа разные. Это абстракция. Потом учитель производит «деление», и мы видим другую закономерность. В какой-то момент можно сказать, что «умножение – это деление наоборот». Эти действия взаимно обратимы. В свою очередь, это еще более абстрактное понятие, потому что мы пользуемся абстракциями для его определения. Мы жонглируем абстракциями. Многим поначалу бывает трудно усвоить это, и понадобится многократно проходить материал и возвращаться к уже пройденному. Это называется «абстрактным мышлением», и оно находится в центре нашего метода образования и познания.