Уэлихолн
Шрифт:
— Да, Сибиллы! — в ярости воскликнула Мегана.
— Той Сибиллы, что из самого Галена?
Тетушку Рэммору даже стало немного жаль — так сильно она переживала.
— Да, которая из Галена.
— Ой. Что я натворила?! Сибилла из Галена! — Раскаивающееся лицо тетушки Рэмморы вдруг изменилось. Оно исказилось в насмешке и злорадстве. — А кто это?
— Мерзавка! — прошипела Мегана.
Старшая сестра Кэндл никому не позволяла с собой так обращаться. Дамы из Клуба ее боялись, в городе тут же стихали разговоры, стоило ей появиться, и даже кошки начинали плакать, если она ими была недовольна,
— Ой, ну вы только послушайте! — между тем фыркнула тетушка Рэммора. — Прическа прутьев, полированное метловище, специальный заказ… Экая важность! А личный таксист к ней не прилагался?
— Она стоила почти триста фунтов, чертова неудачница!
Виктор заключил, что дела у тетушки Меганы идут исключительно хорошо. И это было весьма странно, если учесть, что она вроде бы нигде никогда не работала и вряд ли что-то изменилось. Триста фунтов! Виктор в жизни столько денег за один раз не видел! И не он один…
Кристина явно получала от всего происходящего ни с чем не сравнимое удовольствие. Она развалилась поперек кресла, свесив голову с одного подлокотника и закинув ноги в полосатых черно-белых чулках на другой, весело болтая ими и при этом поедая засахаренную мышь.
Сестра одним махом умудрилась нарушить как минимум три правила матери: не сидеть в кресле неправильно, не носить легкомысленную одежду, не есть сладости перед обедом. По ней было видно, что на всяческие правила ей абсолютно наплевать, будто она выпила эликсир вседозволенности, хотя Виктор предположил, что мама просто куда-то вышла — в лавку или еще куда.
В общем, Кристина лишь нарочно подзуживала тетушек, с невинным видом и едва заметной коварной улыбочкой что-то уточняя, сопереживая, якобы утешая, но вместе с тем опытной рукой подливая масло в огонь:
— Что-о-о?! — делано ужаснулась она, схватившись рукой за сердце. — Сколько-сколько она стоила, тетушка Мэг?!
— Да почти триста фунтов! И продавец, любезный мистер Бэррон, сделал мне шикарную скидку, ведь…
— Триста фунтов за метлу! — возмутилась тетушка Рэммора. — Да за такие деньжищи можно было новую машину купить вместо этой «Развалюхи»!
— «Драндулета», — любезно поправила Кристина.
— Вместо «Драндулета»! — исправилась тетушка Рэммора. — И это ты меня называешь помешанной, сбрендившая толстуха?!
Тетушка Мегана не была толстухой. Она была широка в кости, высока ростом и при этом носила туфли на высоком каблуке, отчего казалась просто необъятной. В отличие от Рэмморы, которой худоба шла ввиду змеиного характера, тетушке Мегане всю жизнь приходилось следить за фигурой и насилу одергивать себя от лишней ложки пудинга за обедом. Любимая сестрица знала, как поддеть ее посильнее, и не упускала удобного случая.
Тетушка Мегана начала закипать так, что по сравнению с ней все чайники в округе, вздумай они одновременно начать кипеть, выглядели бы жалкими сонными мухами.
— Я тебе такое устрою… — гробовым шепотом пригрозила она. Глаза Меганы тонули в глубоких тенях, в которых поблескивали лишь два яростных уголька.
— Да?
Сигарета плясала между пальцев тетушки Рэмморы нервный фокстрот. И все же Виктор знал: какой бы спятившей и истеричной эта женщина ни казалась, по-настоящему вывести ее из себя просто невозможно. Она лишь может тебе подыграть, если захочет. Что она, к слову, сейчас и делала.
— Натравишь на меня своего неуклюжего плюшевого мишку Джозефа? Пожалуешься нашей дорогой сестрице? Проклянешь на веки вечные? Отберешь у меня библиотечный абонемент? Кристина, милочка, защити меня! А то у меня даже пятки заледенели от ужаса! Не отдавай ей мой абонемент! Ты же там работаешь! Ну же…
— И как ты вообще выбралась из могилы, куда я тебя с таким трудом закопала? — сжав кулаки, процедила тетушка Мегана. Она тяжело опустилась в кресло у столика с увядшими цветами. Виктор вдруг поймал себя на мысли, что цветы, похоже, завяли только что, прямо на его глазах, стоило тетушке присесть рядом.
— Вылетела на твоей метле! — будто ядом сплюнула тетушка Рэммора и выхватила из выреза платья новую длинную сигарету. Куда делся окурок предыдущей, Виктор не знал и предположил, что тетушка его съела.
— «Метлой» ты называешь две бутылки джина, которыми каждое утро заливаешься от чувства собственной никчемности? — не осталась в долгу тетушка Мегана. — Я-то знаю, как ты «вылетаешь» по утрам из своего флигеля, цепляя деревья, и приземляешься на садовую дорожку. Рожей вниз. Смотреть жалко, Рэммора! А, постой-ка! Не жалко! Совсем. Как так вышло, что тебя никто не любит, милая Рэмми? Ты же законченная тварь. Подлая и ничтожная. Сидишь, наверное, вечерами перед зеркалом в своей каморке и спрашиваешь себя, почему ты одна и никому не нужна. А это, милочка, очевидно всем, кроме тебя самой.
Лицо тетушки Рэмморы пылало ненавистью. Иступленной алой ненавистью. От него спокойно можно было прикурить сигарету, но тетушка, казалось, о ней и вовсе позабыла.
— Лучше быть одной и никому не нужной, чем иметь подле себя такое, — сказала она с видом шулера, вытаскивающего лучшую карту из рукава.
— О чем ты там лопочешь?
— Ой, как будто мы не понимаем! — взвизгнула Рэммора. — Ты думаешь, что раз Джозеф всячески пытается облобызать твои туфли, то ты ему хоть чуточку нужна? Думаешь, ему нравится быть придавленным весом твоего великолепия и каблука? И как он еще может дышать под ним? «Никому не нужная Рэмми!» Ой, вы только нас послушайте! Если у тебя есть прихвостень, это еще не значит, что ты сама кому-то нужна, Мэг, скорее это значит, что у тебя есть… хвост. И это не значит, что тебя кто-то любит! Корзинку предпраздничных проклятий давно проверяла? Давно детишки навещали? То-то же!
— Сирил и Мими приедут к празднику, — вальяжно сказала Мегана, явно не понимая, что ее слова звучат как довольно жалкое оправдание. — Так что можешь сама захлебнуться своим ядом, мерзавка. Ты мне еще ответишь за метлу, змея бесхвостая, вот увидишь!
— Ой! Я уже позабыла: а о какой метле речь?
— О той, которая у тебя вместо прически.
— Гарпия!
— Змея!
— Повторяешься!
— Жаба и ведьма!
— Это ты ведьма! Без метлы! — язвительно напомнила тетушка Рэммора. — Ха-ха!