Угодья Мальдорора
Шрифт:
Папа молча крошил помидоры, как на салат. Посолил, поперчил, залил подсолнечным маслом. Сел завтракать. Я, ускользнув из поля его зрения, вышла на балкон.
Богдан сидел на лавочке. Он знал, что я выйду. Он помахал: привет! — покрутил у виска и улыбнулся. Я развела руками и жестом показала, что сейчас спущусь.
Был очень ранний розовый час, даже с собаками еще никто не гулял. Мы сели на край песочницы и стали ждать, когда совсем рассветет. А потом пошли к Богдановой маме, и она накормила нас завтраком.
— Ну и придурок твой папа, — сказал Богдан, — как ты только
— Что, прямо сейчас?
— Когда угодно.
— Я подумаю.
Я говорила совершенно серьезно, и он тоже. Мы так устали за ночь, так не выспались, что просто не было сил на интригу, кокетство и прочие скрытые смыслы.
А может быть, дело не в этом. Богдан вообще был другой, я сразу почувствовала. Это какой-нибудь Хайдер заржал бы и гаркнул: «Шутка!» — а я: «Смотри, дошутишься!» И отвесила бы ему смачный фофан. А он бы в ответ: «Драчливых баб точно замуж не берут!» Или еще какую-нибудь гадость. Да только где он, Хайдер? Спит еще, наверно. Под толстым пуховым одеялом. Ну и пусть себе спит. Помог, сколько смог, и ладно.
Скамейкины дети
Был неприятный, мокрый, промозглый октябрьский день. Моросило. За шиворот попадали холодные тонкие струйки. Мы сидели с Хайдером на детской площадке у Дома культуры, за столиком, похожим на птичью кормушку, и пили дешевое пиво.
Вообще-то школьникам спиртное не продавали, но в продмаге работал старший брат Андрюхи, поэтому нас как своих отоварили без очереди и без лишних слов. На закуску можно было взять печенье, но я не любила «Юбилейное», а Хайдер — шоколадное, и мы решили пить так.
Когда наш рассудок уже порядочно затуманил напиток шведского короля Гамбринуса, мы увидели нечто.
С безлюдной аллеи на нашу площадку свернул пожилой человек и направился к одной из скамеек. Но, не дойдя до нее полуметра, вдруг остановился и присел на корточки. Оперся о верхний край скамеечной спинки, вытянул ноги назад, а руки расправил в локтях, оказавшись таким образом в положении гэтэошника, обреченного на нормативы по отжиманию.
И тут началось самое интересное.
Приняв эту странную позу, гражданин быстро и резко стал выполнять известные телодвижения. Он отжимался, буквально-таки елозя ширинкой по мокрому сиденью.
Мы переглянулись и тихо прыснули. Гражданин нас не замечал.
— Детей!.. скамейке!.. делает!.. — сказала я, подавившись от хохота. Хайдер тюкнулся носом в столик. Но поскольку глазеть на такое интимное дело вроде как неприлично, мы отвернулись и открыли еще по бутылке. Прошло минут пять.
— Смотри! — дернул Хайдер меня за рукав. — Он и этой скамейке решил удружить.
Действительно, человек уже обслуживал следующую. Сумасшедший! Мы захлебнулись от смеха. Мы показывали на него пальцами и многозначительно крутили у виска. Человек медленно передвигался по аллее, переходя от скамейки к скамейке, пока не скрылся из виду. Мы сдали посуду в ларек, взяли еще «Жигулей» и ушли…
И только потом, много позже, я узнала, что таким образом — отжимаясь от стенки, скамьи, перил, садовой оградки — человек может самостоятельно снять
Ветрянка
Обязательно надо купить эти дивные брючки. Расклешенные, на бедрах, цвет — густая зеленка, бриллиантовое зеленое, как пишут на пузырьках. Все кавалеры будут мои. Главное только, ветрянкой не заболеть. А то в прошлый раз, когда у меня появились такие штаны, с той разницей лишь, что не «левайсы», а «райфл» — мама урвала в командировке, чем очень гордилась, да-да, настоящие итальянские «райфл», — я тут же схватила ветрянку. В ансамблесмотрелось очень эффектно. Тогда, в пятнадцать лет, я ничего не знала о поп-арте и Энди Уорхоле, но, думаю, это было оно.
Натянув чудо-брючки, я разглядывала себя со всех сторон. Все хорошо, но оттенок… не слишком ли ядовит? Какой-то он истошный. Зато внимание привлекает. Нет, будет раздражать.
Помучившись у зеркала, передумала и купила синие. Так что ветрянка мне не грозит. Хотя бы благодаря иммунитету. Та, первая, — школьная, — была драматическая. Она налетела вместе с любовью, наверное, тот же ветер принес. Меня угораздило заболеть сразу после каникул, посреди зимы, хотя погода стояла аномально теплая, плюсовая. Я сразу не поняла, что со мной. Симптомы были странные. На голове набухли шишки, много шишек. Я перепугалась и поехала к другу — Богдан лежал в районной больнице, косил от армии. Вызвала его из палаты. Он вышел на крыльцо, закурил.
— Я чем-то заболела. Серьезным чем-то, не знаю. Шишки на черепе, температура тридцать восемь и пять, все тело болит. Никогда такого не было.
— Зачем же ты приехала больная?
— Тебе сказать. Может, я вообще умру. Может, это СПИД.
— Не умрешь, не бойся. Дурочка. Поезжай домой, врача вызови.
Я попрощалась с Богданом, взглянула на стеклянную табличку «Приемный покой» и пошла на автобусную остановку.
К вечеру температура поднялась еще на градус. Я вся покрылась водянистыми пузырьками, но я этого не видела, потому что лежала с закрытыми глазами и мычала.
Пришла с работы мама, с ходу поставила диагноз, взяла зеленку, обмотала спичку ваткой и расписала меня под хохлому.
— Прямо в тон твоих джинсов, — сказала она. — Хорошо, что Богдан в больнице. А то увидел бы, испугался и убежал.
— Я сегодня у него была. Днем. Навещала.
— Ты его не целовала?
— Нет. Народу было много вокруг. — Вообще-то целоваться с Богданом я любила.
— Может, и не заболеет. Может, еще пронесет. Парень крепкий.
— Это надолго?
— Недели на две. Он когда выписывается?
— Десятого февраля.
— Успеешь поправиться.
Утром пришел врач, открыл справку и велел больше пить. Температуру сбили аспирином. Шишки прошли сами собой. Весь день я читала, смотрела телик или спала, и было мне в общем-то неплохо. Вечером мама подновила хохлому и опять вспомнила про джинсы.
Популярная медицинская энциклопедия досталась нам в наследство от тети. Я взяла с полки том, куда попадала буква «в», и стала изучать свою болезнь.