Угостите даму кавалером
Шрифт:
Зато со стороны Альки выступил сам Максим.
– Андреева Алина Антоновна – моя ученица. Водила машину всегда отвратительно. И сейчас так же водит. Виноват, конечно, я сам, потому что не нашел к девчонке подхода, ругал, рычал... Поэтому никаких теплых чувств она ко мне и не думала испытывать. У нее одно желание было – поскорее перевестись к другому инструктору – к Аркадию Петровичу Гусеву.
– Прошу прощения, – вскочил Игорь Леонидович. – В деле есть высказывания Свечкиной Дины Викторовны. Она находится на санаторном лечении, поэтому не смогла присутствовать,
Алька даже охнула от удивления – а она и не знала, что секретарша, с которой у нее каждый раз происходили стычки, встанет на ее защиту. Она даже не знала, что она Свечкина!
Раскатов вдруг посмотрел на Альку, которая сидела на этой позорной скамье, и тихо произнес:
– Тебе от меня одни неприятности... Ты уж прости меня, девочка...
Эрика вскочила, хотела что-то сказать, но судья строго застучал молоточком:
– Свидетель, прошу обращаться непосредственно к судье! Вам больше нечего сказать, тогда садитесь.
Потом в Алькину защиту выступили два паренька из их группы и один серьезный дядька, их Алька помнила хорошо. Они в один голос утверждали, что ничего такого между инструктором и этой Андреевой не было, она и вообще с группой мало общалась, после занятий всегда торопилась домой, и даже когда им вручали права и вся группа собиралась, чтобы такое дело отметить, Андреева удрала самая первая, потому что за ней заехал какой-то дятел... простите, ваша честь, какой-то хмырь... простите... долдон.
И когда уже почти все свидетели были допрошены, а лоб судьи все еще был сурово нахмурен, Игорь Леонидович достал главный козырь. Прямо-таки козырный туз!
– Больше свидетелей не имеется? – спросил судья.
– У нас имеется еще один свидетель. Он раньше не был заявлен, так как временно находился в отпуске, но сейчас здесь присутствует и готов давать показания, – невинно проговорил Игорь Леонидович. – Это Ласюкова Лариса Ефимовна.
Заслышав эту фамилию, Алька только пожала плечами – чем могла помочь ей какая-то неизвестная женщина? Однако Эрика вдруг принялась вертеть головой в разные стороны, выглядывая Ласюкову, и заметно волноваться.
– У обвинения возражений не будет? – спросил судья.
– У нас нет возражений.
– У нас есть! – вскочила Эрика. – Потому что... а кто она такая?! Чего это она сюда притащилась?!
– Госпожа Раскатова! Настоятельная просьба с места не говорить, – снова застучал судья молоточком. – Так у вас будут возражения? Свидетель ждет.
– У нас не будет возражений... – пробормотал обвинитель.
И в зал влетела дама еще более прекрасная, чем Эрика. Молодая, с роскошной гривой каштановых волос, на высоких каблуках, в летящем, совсем не судебном платье. Она подошла к трибуне, и в зале стало как-то наряднее.
– Здравствуйте! Я – Ласюкова Лариса Ефимовна, – улыбнулась она так, будто приветствовала гостей у себя на юбилее. – Жена Геннадия Альбертовича
Судья к такому заявлению был явно не подготовлен.
– Конечно... конечно, продолжайте, пожалуйста... значит, вы утверждаете, что разбили машину Раскатовой Эрики Семеновны... А зачем вы это сделали?
– Зачем? – вздернула бровки Ласюкова. – Так чтобы она к моему мужу не цеплялась! Про эту Эрику у нас в городе уже легенды ходят – она уже полгорода обслужила!
– Ты что несешь, крашеная обезьяна?! – вскочила Эрика, и лицо ее перекосилось от гнева.
Ласюкова нисколько не смутилась.
– Ой, у меня свидетелей – куча! Но... бог бы с ней, пусть она кого угодно обслуживает, но ведь она добралась до Геннадия! И это тогда, когда он выдвинулся в депутаты! Ну у мужика, понятное дело, голова пошла кругом, но меня-то такой красой с ума не сведешь!
– И вы в порыве ревности...
– Да какой там ревности! Это я ее просто предупредила так, – усмехнулась Ласюкова. – И она знает, что это я разбила. И знает из-за чего... Думает, он поддастся ее чарам, ха! Увести захотела, наивная!
Алька боялась посмотреть на Раскатова. Он так боготворил свою Эрику, и теперь его при всех...
А Эрика уже совсем не понимала, что творит. Она готова была вцепиться в горло сопернице, орала на весь зал, судья замучился стучать молотком, но на дамочек это никак не действовало.
– Да! И уведу! Уже почти увела! И он все равно со мной будет, ты хоть все окна разбей!!
– Гражданка Раскатова! – пытался докричаться до нее судья. – Вы здесь только что утверждали, что вам разбили машину из-за вашего мужа...
– Да кому он нужен, мой муж! – с пеной у рта верещала Эрика. – Кто за него стекла бить станет! Он же тюха! Неудачник! Импотент! Урод! Я с ним не развожусь только потому, что имущество делить не хочется!
Раскатов сидел, немного склонив голову, и будто окаменел, только было видно, как вдруг в один миг его лицо стало серым.
– Гражданка Раскатова! Вы сейчас покинете зал суда! Здесь недопустимы оскорбления! Свидетельница Ласюкова, вам больше нечего добавить?
Альке было так больно, будто вот только что взяли и вырвали у нее зуб без наркоза, ну или даже всю челюсть. Она больше не могла сидеть ни минуты. Она медленно поднялась, уставилась на судью полными слез глазами и звонким голосом – она так боялась, что ее не услышат – очень громко проговорила:
– Это я машину разбила! Я! Из-за ревности! Потому что... люблю Максима! Сильно люблю, с самого первого дня! Да! Люблю этого урода, неудачника, импотента и тюху! И... готова за него перебить все машины в городе! А... а теперь можете меня посадить... – и она почти без сил рухнула на скамью.
В зале повисла тишина. И в этой тишине очень громким показался голос Ласюковой:
– Дурочка, да и люби себе, но машину-то все равно разбила я. Когда я по ней битой плясала, весь дом видел, и все хором скандировали: «Бис! Бис! Оле-оле-оле-оле!» Ваша честь, я готова оплатить ущерб.