Угроза вторжения

Маркеев Олег Георгиевич

Журавлев посмотрел на перекосившееся от боли, лицо Кротова и отвел глаза.

— Допустим, мы переиграем Гаврилова. Что дальше?

— Вспомните ваш визит в Лефортово. От кого вы приходили? — спросил Кротов спокойным голосом. — Это же не была ваша личная инициатива, нет?

— Нет.

— Не прошу подробностей, это ваши дела. Меня интересует, насколько плотный у вас с ними контакт. Уточню: насколько быстро через вас мы можем достигнуть договоренности?

Журавлев покачал головой, провел ладонью по мерзнущим без бороды щекам.

— Видите ли. Кротов, — сказал он тихо. — Контакта

нет. Мы оба в капкане, и играть с вами смысла нет. Я не вру, контакта нет.

— Как нет? — Кротов привстал в кресле. — Я не понял. Когда он был потерян?

— После увольнения.

— Постойте, постойте! Но вы же приходили в Лефортово с предложением о сотрудничестве. Намечалась серьезная игра, я же еще тогда понял!

— Старые дела. — Журавлев пальцем покрутил портсигар, по скатерти метнулись блеклые зайчики. — Я хотел провернуть операцию с вашим участием, очень хотел. Опер, он как гончая, встал на след, уже ничто не остановит… А чтобы добиться разрешения, пришлось выходить на тех, кто играл в противостояние с МВД. Моя инициатива стала частью их многоходовой операции по перехвату контроля над страной. Чем это кончилось, вы видите сами: Комитет разгромили, а МВД со своими дивизиями внутренних войск в вечном фаворе у нынешних реформаторов. Кому это было на руку и кто греет на этом руки сейчас, судите сами. — Журавлев вздохнул. — Утешает только одно: меня сожрали раньше, чем разгромили эту группировку весьма серьезных людей.

— И операция Гаврилова, в которую вы меня сосватали, не имеет ничего общего с той, да?

— Плагиат чистой воды! — усмехнулся Журавлев.

— Господи! Какой же я дурак. — Кротов хлопнул себя по лбу. — Мне и в голову не могло прийти… И вы влезли в эту мясорубку по собственной инициативе? Решили подзаработать деньжат на старом опыте, да?

— Почти угадали. — Журавлев тяжело засопел.

— Слушайте, Кирилл Алексеевич. Родной вы мой! А может, вас отправили, как там у вас говорят, на глубокое залегание? Не жмитесь, какие, к черту, тут могут быть секреты, если речь идет о наших задницах!

— Исключено.

— А статьи? Все эти помои на органы… Это не игра?

— Я их писал… В общем, хотелось отмыться. Постарайтесь это понять, Савелий Игнатович. Вдруг понял: под богом живем и каяться в грехах нужно задолго до смерти.

Кротов молча встал и вышел на улицу. Студеный ветер набросился на него, разметал седые волосы, бил, пытаясь сорвать с плеч кофту. Кротов ничего не замечал. Выскочивший из-за угла Конвой остановился у его ног, посмотрел снизу в лицо и, поджав хвост, потрусил обратно…

Случайности исключены

Настя застонала и открыла глаза.

— Холодно. Ему очень холодно… — Она с трудом подняла голову и посмотрела по сторонам. — Как я здесь оказалась?

— Я принес. У тебя был небольшой пробой, временная потеря сознания. Такое бывает.

Настя села на кровати, машинально одернула полы халата.

— Что это было, Вить?

— Просто видение. По-научному — дистантное считывание информации. Или, как говорят в дебильной передаче «Третий глаз», — ясновидение. Увидела, что хотела?

— Ага. — Она кивнула. — Даже слышала разговор.

— Вот и хорошо. — Он

погладил ее по голове. — А ты не верила.

— Ой, башка, как с перепоя… Поедешь со мной?

— Куда?

— Ой, даже не знаю… Нет, место знакомое. Я там однажды была. Совсем недалеко от Москвы. Поехали, а?

— Нет, Настюх. Мне давно уже пора. Ты же час провалялась.

— Серьезно? — Она посмотрела на будильник и безвольно упала на подушки. — Ну и черт с тобой… Сама найду, — прошептала она, закрыв глаза. — Обязательно!

Он поцеловал ее в висок и тихо вышел.

Неприкасаемые

— Успешно? — спросил Мещеряков, едва Виктор, кряхтя, пролез в салон машины и закрыл дверь.

— Порядок. Я же говорил, у нее повышенная сенсетивность. Мама — оперная дива, папа — классный следователь. Еще бы немного поработать, из нее вышла бы ясновидящая не хуже Ванги.

— Фу, — поморщился Мещеряков. — Не к ночи будет помянута.

— Насколько надежно ваше воздействие? — сразу же спросил Салин, не дав Виктору освоиться. Новые методы, может, и хороши, а старые надежнее. Салин срывал первое впечатление, самое чистое, не замутненное расчетом на удачный доклад руководителю. — Учтите, мы первый раз используем ваши методы. Не хотелось бы начинать с прокола.

— Прокол исключен, — уверенно ответил Виктор, устраиваясь на переднем сиденье.

— Результат я гарантирую, Виктор Николаевич. Правда, я не до конца одобряю подобный путь использования чисто научных достижений, — затянул свою дежурную песню Мещеряков.

— А я не люблю пустых разговоров. Вы можете провести грань между «чистой» и «нечистой» наукой? Думаю, нет. — Салин выждал, пока Мещеряков не опустил глаза. — Вот и мы не делим поступки на добрые и злые. Есть результативные действия, дающие перевес, и есть провалы, ослабляющие структуру Организации. Вот единственные критерии оценки. И не будем больше об этом. — Он отвернулся, снял очки, протер стекла уголком галстука. — Виктор?

— Да, Виктор Николаевич. — Он повернулся лицом к Салину, успевшему надеть очки.

— Вопрос к вам. — Темные стекла надежно скрыли глаза, но Виктор уже успел узнать, каким пронизывающим может быть взгляд этого человека. — Вы отдаете себе отчет, что ваша бывшая супруга с этого момента задействована в чрезвычайно опасную ситуацию? Причем, как говорят профессионалы, «в темную». — Вопрос был на «человеческий фактор». Виктор был ближайшим помощником Мещерякова, случисъ непредвиденное, «Дедала» пришлось бы отстранять от дел. Преемник должен сохранить потенциал учителя, но быть начисто лишенным недостатков, погубивших учителя.

Виктор немного помедлил с ответом.

— Она всегда искала приключений. Есть такой человеческий тип — искатель приключений. Уверена, что ее пронесет, кривая вывезет. — Он, как все слабые, отвечая на прямой вопрос, легко уходил в дебри теории. — В принципе, с таким настроем можно творить чудеса. Самопрограммирование биокомпьютера, как это называют американцы. Тем более что жизненный ресурс у нее выше среднего…

— Не о ней речь, — оборвал его Виктор Николаевич. — Меня интересуете вы. Разве у вас в душе ничего не шевельнулось?