Уха в Пицунде
Шрифт:
— Целую неделю мело, — сказал Степан, хозяин, у которого мы остановились. — У нас такое редко случается.
— Так ведь мы приехали! — засмеялся Николай.
— Как бы не затопило нас, — выглянула из кухни Ганна, его жена. — Распустит под солнцем — и поплывём, как чайки.
«Чайками» здесь называли лодки.
— Куропаток можно руками собирать, — сказал Степан. — Сидят в снегу под соснами, ходи и собирай.
— Не мешай людям ложиться спать, — осадила его Ганна. — Поздно уже.
Ночью я просыпался несколько раз. В хате
Часов в восемь мы наконец поднялись, вышли во двор — и увидели распростёртую на снегу огромную свинью. Всё стало ясно.
Степан и ещё один мужчина заканчивали смолить свинью паяльной лампой.
— Как думаете, сколько пудов она потянет? — спросил Степан.
— Н-ну… — осмотрел я свинью от лыча до хвоста. — Пудов десять.
— Пятнадцать, — засмеялся Степан.
«Уж не к нашему ли приезду они забили её? — подумал я. — Да нет, к новогоднему столу свежина».
— Теперь до завтрашнего утра будете заниматься, — сказал Николай.
— А як же, — согласился Степан. — Осмолим, почистим, разберём, посолим сало, бабы колбас наделают.
Я сделал шаг по тропинке, ведущей в огород, и здоровенный чёрный пёс с рыком бросился на меня. Цепь едва не опрокинула его на спину. Вчера этот же пёс не обращал на нас с Николаем никакого внимания.
— Что это он? — остановился я.
— На хлеб зарабатывает, — засмеялся товарищ Степана. — Не было бы тут хозяина, даже из будки не вылез бы.
Псина бесновалась на цепи. Степан отрезал кусок уха и подбросил над головой собаки. Та, клацнув зубами, поймала его на лету.
— Хороший сторож, — похвалил я пса.
— Идите за стол! — показалась в дверях сеней Ганна. — Кровянка уже поджарилась.
Это была царская еда — кровянка с гречневой крупой.
После завтрака мы с Николаем отправились по хатам, на которые нам указали в сельсовете. Однако деды и бабки, жившие в них, о чертовщине ничего не слышали.
— Нема, — пожал плечами девяностолетний дед Петро. — И никогда не было.
— А до войны? — спросил Николай.
— До войны, конечно, попадались, — закряхтел дед. — Вы у кого остановились?
— У Степана.
— Это который свинью сегодня забил? Вот и шукайте там свою ведьму. Ганну видели?
— Конечно, — сказал я. — Кровянкой угощала. Вкусная.
Мы вернулись в хату Степана. Там вовсю кипела работа. Три женщины под началом Ганны вычищали кишки. Я знал, что домашнюю колбасу сделать непросто. Нужно вычистить, выскоблить и промыть кишки, нарезать кубиками сало и мясо, посолить, поперчить, добавить тмин — и потом только набивать этой массой кишки. Качество колбасы, кстати, и определялось прозрачностью кишок. В некоторых местах сало и мясо пропускали через мясорубку, но мне нравилась колбаса, «пханая пальцем». Она была жёстче, зато и вкус её был первородный.
— Ганна, где нам найти ведьму? — спросил я, войдя в кухню.
— Кого?! —
— Без ведьмы никак статью не написать, — растолковал я. — Говорят, на Коляды они по деревням гуляют.
— Никогда и не было, — пробормотала Ганна. — Откуль у нас ведьмы?
— Не! — забожились остальные женщины. — Они в других деревнях! У нас и знахарки своей нет, в Микитовку ездим…
— Если разобраться, — сказал я, — ведьма есть в каждой хате. Коля, разве твоя жена не ведьма?
— Ведьма, — кивнул Николай, — но не всегда. Между прочим, «ведьма» происходит от слова «ведать».
— Ну да, они про нас всё знают, — согласился я. — Но нам нужна здешняя.
— А зачем? — взглянула на меня Ганна.
У меня от её взгляда по телу пробежал озноб. В чёрных глазах Ганны полыхнул зелёный отблеск, какой бывает у кошек. И у волчиц…
— Статью надо написать, — смутился я.
— Напишешь, — улыбнулась Ганна. — Прямо сегодня ночью.
Вечером мы сели за стол. Сало уже разложили по кадкам, колбасу повесили вялиться на чердаке, окорок нашпиговали приправами и тоже пристроили под крышей.
Степан налил из трёхлитровой банки в стаканы самогонку.
— Ну, с наступающим! — сказал он тост.
— Не надо бы вам сегодня пить, — посмотрела на меня Ганна.
— Почему?
— Сами знаете.
Но я всё-таки выпил.
Степан стал рассказывать про сына, который сейчас служит в армии. Ганна изредка поправляла его. Николай пытался перевести разговор на чертовщину, которая часто начинает шутить перед Колядами, однако его не понимали. Ганна изредка взглядывала на меня чёрными глазищами и усмехалась.
«Интересная женщина, — думал я. — А в молодости и вовсе была красавицей».
Я поднялся, накинул на плечи куртку и вышел во двор.
— Далеко не отходите, — сказала мне в спину Ганна.
На небе сиял молодой месяц рогами кверху, вокруг него густились мелкие звёзды. «Кажется, это к погоде», — подумал я.
Вдруг резко потемнело, в воздухе закружились снежинки, подул резкий ветер. Собака, сегодня утром бросавшаяся на меня, брякнула цепью, заскулила, поджала хвост и полезла прятаться в будку. Я услышал плач младенца, доносившийся из-за угла хаты.
«Откуда здесь ребёнок? — удивился я. — И не видать ни черта…»
Я заглянул за угол. У поленицы дров лежало бревно, и плач шёл от него. Я неуверенно подошёл к бревну. Плач усилился. Я тронул бревно ногой. Оно будто ждало моего толчка и на метр откатилось в сторону. Плач стал совсем громким.
— Что ты плачешь? — шёпотом спросил я.
Бревно вздрогнуло и ещё чуть-чуть откатилось от меня.
— Уважаемый! — услышал я голос за спиной.
Я резко повернулся. Передо мной стоял человек в костюме при галстуке, на голове шапка «пирожком», подмышкой папка с бумагами. Лицо его в темноте трудно было разглядеть, но я отчего-то был уверен, что это председатель поселкового совета.