Уходите и возвращайтесь
Шрифт:
Самолет выполнял фигуры высшего пилотажа. Баранов демонстрировал свое искусство с легкостью и изяществом, которые можно выработать только годами усердных тренировок. Одна фигура сменяла другую. Но как! Это было одно непрерывное, как в танце, движение — ни доли секунды промедления, ни паузы, вихрь, который можно было сравнить только с кавалерийской атакой: крылья «Яка» сверкали в круговом вращении, словно клинки острых казацких шашек.
Никиту бросало от борта к борту, как мяч под ударами безжалостных футболистов. Его то с силой, от которой трещал позвоночник, вдавливало в сиденье, то он болтался
— Ну, как тебе эта увертюра? — услышал Никита приглушенный голос инструктора. Баранов безмятежно улыбался. Он добился своего. Ученик был повержен и восхищен, теперь из него можно лепить все, что хочешь, — он верит в своего учителя.
Никита попытался улыбнуться, но не смог. Разлепив бескровные губы, он с трудом сказал:
— Потрясающе! — больше ему добавить было нечего. Он был слишком ошеломлен штопором, стремительным кружением земли и неба, собственным — довольно неожиданным — испугом и мастерством инструктора.
— Ну, что ты загнул, — позволил себе скромно заметить Баранов, — высший пилотаж — еще туда-сюда… А не страшно было?
— Страшновато, — признался Никита.
Баранов кивнул и, удовлетворенный откровенностью ученика, успокаивающе заметил:
— Это пройдет. Ты не волнуйся. В нашем деле самое неприятное — летать пассажиром. А когда сам начнешь… все эмоции останутся на земле. В воздухе надо работать. Пошли на посадку?
Он выпустил шасси. Конец полосы скользнул под крылья, самолет мягко подпрыгнул и, шелестя резиной, покатил по бетонке.
Вечером Никита поинтересовался впечатлениями о полете у ребят. Миша сказал, что все дело в практике, привыкнешь, мол, и в аду уживешься. Леня Коренев подошел к вопросу со стороны чисто математической. Он рассчитал нагрузки, которые обрушились на его организм во время всех этих бочек, петель и восьмерок, и неоспоримо доказал, что их может вынести любой советский человек, занимающийся по утрам гимнастикой. Славка заявил, что он именно так себе все и представлял. Зато Алик пришел к совершенно неожиданному решению.
— Поднакачаться треба, — серьезно проговорил он. И уже на следующий день под его койкой появились десятикилограммовые гантели.
В субботу Никита в увольнение не пошел — в понедельник предстоял зачет по тактике воздушного боя, и он решил позаниматься. К тому же у него была задолженность по английскому.
В Ленинской комнате было тихо и уютно. Никита раскрыл учебник, но в это время в дверь заглянул Славка:
— Не передумал, старик? Никита покачал головой.
— Тогда пляши.
— Письмо, что ли?
— Целых два.
Никита взял замусоленную записку.
В воскресенье в одиннадцать будь в аэроклубе. Можешь захватить тигролова. Он прекрасен.
…С Татьяной Слава познакомился две недели назад. Затащил его к ней в гости Никита. Славка долго отбрыкивался, но в конце концов согласился. Весь вечер он пил крепкий чай, который, как оказалось, мог потреблять литрами, а когда кончилась заварка, принялся доказывать, что при современной мощи наземного огня истребителям выходить на цель лучше всего на малых высотах. На Таню он вроде и внимания не обращал. Но, прощаясь, неожиданно сказал:
— Чай у вас необыкновенный, так только моя бабушка умеет заваривать.
— Будете скучать по дому — заходите, — проговорила Таня, улыбаясь…
Никита зацепил ногой стул и толчком подвинул его к приятелю.
— Ну-ка сядь!
— Зачем? — удивился Слава.
— Хочу посмотреть, что в твоей роже прекрасного.
— Дубина. — Славка обиженно выпятил нижнюю губу. — В мужчине главное не фотокарточка — характер.
— А в женщине?
— Фигура.
— Уверен?
— Я все-таки предпочитаю характер, — подумав, сказал Слава.
— А где ты ее встретил?
— У пивного бара. — Угощал пивом?
— Предложил.
— И сколько же ты выпил?
— Старик, я никогда не думал, что можно выпить столько пива, когда рядом красивая женщина.
— Ты только сейчас говорил, что тебе нравятся женщины с характером.
— Она с характером. — Славка скроил кислую физиономию. — А ты, никак, ревнуешь?
— Дурак ты, Славка. — Никита откинулся на спинку стула и посмотрел на приятеля так, словно тот действительно был круглый дурак.
Слава оставил выпад друга без внимания. Он взял со стола книжку, поморщился и, бегло просмотрев ее, положил на место.
— Самый лучший учебник — это кабина самолета.
— Я не отрицаю. Но опыт…
— Опыт — это теория победителя и побежденного, если он остался в живых. Помнишь формулу боя Покрышкина?
— Высота, скорость, маневр, огонь.
— Правильно, — одобрил Слава. — А все это, вместе взятое, называется импровизация, то есть умение вести бой свободно, и действия твои в этот момент должны быть так же легки, как раскованная мысль. В бою, как правило, гибнут «академики», их губит стандартность мышления.
— Значит, этот учебник…
— Не надо впадать в крайности, — перебил Слава, — учебник — это только пособие, я узнал из него, как нужно драться на горизонталях и вертикалях, и все-таки любая классическая схема боя — это уравнение со многими неизвестными. И чтобы решить его, необходима фантазия, артистичность, если хочешь.
— Ты и на зачете будешь импровизировать? — ехидно спросил Никита.
— Попытаюсь, но боюсь, что наш бухгалтер, — всех скучных людей Слава почему-то называл бухгалтерами, — не поймет меня. Он плохо знает французские поговорки.