Уходите и возвращайтесь
Шрифт:
— Давай, — не выдержал Алик Черепков.
Инструктор резко выбросил руку, приказывая замолчать, но в этот момент машина Завидонова, нелепо задрав нос, наклонилась и, чиркнув плоскостью по бетонке, врезалась в землю. Славка, все еще не веря случившемуся, как завороженный смотрел на экран, на жалкие останки своего самолета.
— Вылезайте, Завидонов, приехали, — весело пробасил Баранов и взглянул на секундомер. — Итак, чтобы расстаться с жизнью, вам потребовалось десять секунд. Как себя чувствуете?
Завидонов переступил с ноги на ногу, обескураженно улыбнулся.
— В
— Слишком большой угол атаки, — неуверенно проговорил Слава.
— В общем, правильно, — кивнул преподаватель. — Передрали машину, а затем и завалили. Садитесь. Следующим полетит… — Взгляд Баранова остановился на Черепкове. — Вы, кажется, кричали «давай»? Прошу.
Курсанты заметно оживились. Веселый и общительный, Алик с первых же дней завоевал симпатии и дружеское отношение ребят. Его вечно подначивали, но он не обижался и, как истинный одессит, парировал выпады шутников с плеском и остроумием.
— Спортом занимались? — спросил Баранов, критически осмотрев долговязую фигуру курсанта.
— Парашютным, — буркнул Алик, залезая в кабину.
— Сколько прыжков?
— Двенадцать.
— На тринадцатый духу не хватило?
— Гриппом заболел, — серьезно сказал Алик.
— Понимаю, — в тон ему ответил Баранов и дал разрешение на взлет.
Алик плавно отжал сектор газа, и самолет резво устремился вперед. Ребята снова впились в экран.
— Ну! — не выдержал на этот раз Никита.
Баранов жестом остановил его и, взглянув на секундомер, озадаченно повел губой.
— Вы правы, курсант Черепков, число тринадцать для вас роковое.
— Я не суеверный, — возразил Алик.
— И все-таки вы уложились ровно в тринадцать секунд.
— Но я же не взлетел!
— Взлетная полоса, к сожалению, имеет предел, — иронично заметил Баранов, — а дальше… ямы, забор, лес, стволы в два обхвата. Так что от вашей машины, по всей вероятности, одни черепки остались.
Под дружный хохот ребят, мрачный и сконфуженный, Алик прошел на место.
— Вы ему хотели помочь? — обратился Баранов к Никите. — Пожалуйста.
Мазур быстро забрался в машину и, когда чешуйчатая лента взлетной полосы устремилась ему навстречу, взял «ручку» на себя. Самолет задрал нос и, пробежав еще несколько десятков метров, оторвался от земли. Выше, выше, выше… Ободренный успехом, Никита ввел машину в разворот. Но она вдруг свалилась на крыло, перевернулась и… камнем устремилась к земле. На приборной доске вспыхнула красная лампочка — авария!
— Рекорд! — повеселел Баранов. — Продержались в воздухе тридцать четыре секунды. Причины вашей гибели вас интересуют?
— Скорость недобрал. — Никита виновато улыбнулся.
— Верно. А при развороте вы ее окончательно потеряли. Товарищи курсанты, — Баранов постучал костяшками пальцев по кафедре, призывая ребят к порядку, — вы наглядно убедились, что такое взлет и посадка.
При выполнении этих элементов пилотирования ошибки должны быть исключены, иначе… Сами понимаете, что может произойти. При аварии на высоте у вас есть хоть и небольшое — считанные
Звонок оборвал Баранова на полуслове. Он автоматически взглянул на секундомер, зажатый в кулаке, и, спрятав его в коробочку, серьезно проговорил:
— Подумайте об этом, об этом стоит подумать, — и вышел из класса.
Наступившую тишину нарушил неугомонный Алик Черепков.
— «И примешь ты смерть от коня своего!..» — пропел он гнусным фальцетом.
Никита с ожесточением драил мелом бляху и пуговицы — предстояло увольнение, и проверяющий, заметив в одежде неряшливость, мог запросто вместо прогулки в город заставить драить полы. Славка прямо в одежде, чем, естественно, нарушал все училищные распорядки, валялся на койке и курил. Пепел он осторожно стряхивал в спичечную коробку. Старшина Миша Джибладзе, холеный, крепкого телосложения парень, которого Алик моментально окрестил «Князем», готовил к сдаче грязное белье. Он складывал его высокими стопками на кровать, все время пересчитывал и при этом сверлил Славку своими южными шалыми глазами — очевидно, думал, что это подействует и последний бросит курить.
Никита протер бляху суконкой и, отставив руку в сторону, полюбовался своей работой.
— Ты ее еще кирпичом, — посоветовал Славка.
— Кирпичом твою драить надо. — Никита застегнул ремень и, оправив гимнастерку, философски изрек: — В человеке должно быть все прекрасно, даже ботинки, — и полез в тумбочку за сапожной щеткой.
— Послушай! — Славка приподнялся на локте. — Я только сегодня понял, что за чувствительная машина самолет.
— Ты думал, самолет — это трактор, — влез в разговор Миша.
— Я думал, самолет — это средство для перевозки винограда, — не остался в долгу Славка.
— Вино небось любишь пить, — беззлобно проворчал Миша, и вдруг лицо его неожиданно изменилось: — Что такое? Одной простыни не хватает!
— Алик ее на парашют пустил, — съязвил Славка. Глаза Миши мгновенно округлились.
— Слушай, друг, я тебя предупреждал, что курить вредно? Предупреждал. Начальство засечет — я умываю руки.
Славка погасил сигарету и выбросил ее в форточку.
— Князь, я сделал это только ради тебя — иначе ты никогда не сумеешь пересчитать эти дурацкие наволочки.
— Спасибо. — Миша от умиления чуть не прослезился.
Славка снова рухнул на кровать и, задрав ноги, спросил:
— Князь, а сколько у тебя в школе по математике было?
Никита, не найдя в своей тумбочке крем для обуви, вышел в коридор. Как он и ожидал, им воспользовался Черепков. Алик знал, что и где у кого лежит, и пользовался чужими вещами без зазрения совести, прямодушно полагая, что в училище все должно быть общим.
Дневальный по эскадрилье Сережка Бойцов наблюдал за Черепковым и от избытка энергии через равные промежутки времени отбивал чечетку.