Уходите и возвращайтесь
Шрифт:
— Алик, — Сережка подмигнул ребятам, — а ты знаешь, что ты будущий Герой Советского Союза?
— Не знаю, — простодушно ответил Алик, рассматривая свои до блеска надраенные ботинки.
— А я знаю. И мама твоя знает. — Сережка оттопырил уши. — Взлететь с такими тормозными парашютами — подвиг.
Ребята схватились за животы, а Сережка, сияющий и довольный, вновь задрыгал ногами. Из кубрика с простыней в руках выскочил взбешенный Джибладзе. — Прекрати! — крикнул он дневальному. — Я из-за тебя третий раз со счета сбиваюсь.
— Есть! — вытянулся Бойцов. Но как только старшина
— Два наряда вне очереди! — крикнул из-за двери Миша.
Отомщенный Алик, уперев руки в бока, ехидно улыбнулся:
— На камбузе плясать будешь, прямая дорога в ансамбль Александрова. Вот так! — И он отбил своими сверкающими ботинками несколько тактов.
Дверь, казалось, соскочила с петель.
— Еще два наряда получишь! — проревел Миша, энергично наливаясь кровью.
— Больше трех не имеешь права, — обескураженно заметил Бойцов.
— А это мы посмотрим, — прогудел старшина. — Хоть бы плясать умел…
— А ты умеешь? — обиделся Сережка.
Миша брезгливо повел губой:
— Алик, где гитара?
— Сделаем.
Алик мгновенно раздобыл где-то семиструнку, настроил ее и подобострастно спросил:
— Лезгинку или русский народный танец «Ах, у дуба…»?
— Иди за мной.
Ребята скрылись в каптерке, плотно закрыв за собой дверь.
Никита, насвистывая, чистил в умывальнике ботинки, как вдруг услышал чьи-то легкие, почти бесшумные шаги. Так умел ходить только прапорщик Харитонов. «Надо ребят предупредить». Никита выскочил в коридор. Прапорщик распекал за что-то дежурного второй эскадрильи. Никита хотел было проскочить в каптерку, но Харитонов, заметив его, пригрозил пальцем и быстрым, неслышным шагом двинулся к месту происшествия.
Харитонов в училище был личностью легендарной. Его и боялись, его и уважали. Уважали за боевое прошлое — прапорщик служил в десантных войсках и войну закончил полным кавалером орденов Славы, — за боевую выучку и отчаянную смелость. А боялись за резкость, своеволие и крутой нрав. Ему ничего не стоило влепить курсанту несколько нарядов вне очереди, посадить на губу, обидеть неосторожным словом. И все-таки авторитет солдата, опыт парашютиста, за которым можно в огонь и в воду, отличное знание своего дела были много весомей тех качеств, за которые курсанты недолюбливали этого хмурого и не очень-то разговорчивого человека. Никита уже сталкивался с Харитоновым, но определить свое отношение к нему не мог. То прапорщик ему нравился, ну, просто восхищение вызывал, а иногда он еле сдерживал себя, чтобы не наговорить этому супермену гадостей. Славка же раскусил его сразу.
— Тигр, — сказал он, — тигр-людоед.
— А почему некоторые тигры становятся людоедами? — спросил Никита.
— В них нет великодушия, — сказал Славка. — Тигр не может простить человека, некогда причинившего ему боль.
Харитонов покрутился вокруг тумбочки и, не найдя исчезнувшего дневального, заглянул в кубрик. Завидонов поспешно вскочил с кровати.
— Кто дневальный? — Харитонов озадаченно посмотрел на разбросанные простыни и брезгливо поморщился.
Славка мгновенно оценил ситуацию и, конечно же, не упустил возможности уколоть своего наставника.
— Здравствуйте,
— Здравствуй. Так кто дневальный?
— Курсант Бойцов.
— Где он?
— На месте, — сказал ничего не подозревающий Славка.
— Вы его сквозь стену видите? — холодно спросил прапорщик.
Славка обескураженно молчал. Не дождавшись ответа, Харитонов вышел, озабоченно прогулялся по коридору, прислушался: где-то играли на гитаре. Он подошел к каптерке и резко распахнул дверь… Старшина, заложив руки за спину, в неистовом темпе отбивал чечетку.
— Быстрей!
Пальцы Черепкова еще проворней забегали по струнам.
— Смирно! — вдруг заорал Бойцов, заметив командира.
Джибладзе, нелепо подпрыгнув, щелкнул каблуками.
— Товарищ прапорщик, первая эскадрилья готовится к увольнению в город.
— Вижу, — кисло протянул Харитонов. — Почему покинули пост?
Сережка виновато потупился.
— Два наряда вне очереди.
— Есть два наряда вне очереди, — мрачно повторил Бойцов.
Прапорщик окинул притихших ребят недовольным взглядом и приказал построиться.
— Равняйсь! — гортанно заорал Джибладзе. — Смир-рно!
Харитонов медленно шел вдоль строя, и цепкий взгляд его, казалось, замечал каждую мелочь — и небрежно пришитую пуговицу, и грязный подворотничок, и неаккуратно зашнурованные ботинки. Напротив Никиты он остановился и, не выдержав, спросил:
— Где это из тебя гражданскую пыль выбили?
— В армии, товарищ прапорщик.
Тонкие губы Харитонова растянулись в доброжелательной улыбке, но тут же сомкнулись, сжались — его взгляд остановился на расхлябанной фигуре Черепкова, Алик как ни старался, а подогнать форму по своему росту никак не мог. Она топорщилась, вздувалась пузырями, в общем, к великому огорчению своего хозяина и к несказанному удовольствию всех остальных курсантов — все-таки лишний повод пошутить, висела на нем, как старое тряпье на огородном пугале.
— Если вы и станете летчиком, — язвительно заметил Харитонов, — то, к сожалению, нестандартным.
— Стандартные только в романах бывают, — возразил Алик.
— А какие же они в романах? — прищурившись, поинтересовался Харитонов.
Алик несколько секунд молчал, а затем с решимостью доведенного до отчаяния выпалил:
— Влитые в мундир, как молоко в стакан, с волевым подбородком, широкими бровями и ясными, устремленными в синее небо глазами!
Смех и курсантские улыбки внезапно, как юпитеры после съемок, погасли — это был точный портрет прапорщика.
— А у вас к тому же и нестандартное мышление. Ну-ну… — Харитонов заложил руку за ремень и ледяным голосом отправил ребят в спортзал.
В спортзале произошло то, что происходило обычно, когда Харитонов всерьез брался за какой-нибудь взвод. Он разбил ребят на две группы. Первую заставил прыгать через коня, вторую — лазить по канату: на одних руках до самого верха.
Курсанты приступили к занятиям, а Харитонов, оседлав верхом стул, внимательно следил за всеми и каждым. Когда у кого-то не получался прыжок или кто-то не мог осилить канат, он жестом просил отойти их в сторону.