Уходите и возвращайтесь
Шрифт:
— Цирк устроили?
— Цирк, — подтвердил Никита, метнув на Сережку злой, беспокойный взгляд. Тот, сидя на лавочке, дымил сигаретой. Ребята, окружившие его полукругом, молчали.
Заливался лишь жизнерадостный Леха Безуглов. Вытирая выступившие на глазах слезы, он похлопывал своего юного друга по плечу и беспрерывно вопрошал:
— Значит, под проводами?!
— Под проводами, — кивал Сережка.
— Так ты же мог всю нашу область без электричества оставить!
— А где Баранов? — спросил Никита.
— Там. —
Никита подошел к ребятам. Алик, который чужие беды и неурядицы переносил так же болезненно, как и свои, тронул друга за плечо:
— Старик, не мучайся. Ну что такое пять нарядов вне очереди? Пять раз полы вымыть да в карауле ночку поторчать.
— А пятнадцать суток не хочешь? — сказал Леня, который во всем ценил пунктуальность и точность. «Точность — вежливость королей», — любил он повторять где-то вычитанную фразу. — Королей и летного состава.
— Едут, — сказал Миша.
К стоянке подъехал шахматпоклетчатый «газик» руководителя полетов Еремеева. Дверь с треском распахнулась, и из него с деловитой поспешностью выскочили Баранов и командир эскадрильи подполковник Малышев.
Баранов был мрачен и спокоен, и только яблоками раскиданные по лицу красные пятна говорили о том, какой немыслимый разнос учинило ему начальство. Зато маленький и юркий Малышев походил на потревоженную змею. Заложив руки за спину, он нервно пританцовывал, плотно пригнанная к короткой шее голова ходила в такт с туловищем, а расширенные, сухо блестевшие зрачки сверлили курсантов с такой неистовой яростью, что Никита, несмотря на жару, невольно поежился.
— Кто? — прошипел подполковник. Никита и Сережка, вздрогнув, вышли вперед.
— Они?
Баранов кивнул. Подполковник передернул плечами и брезгливо поморщился.
— Мазур, да?
— Так точно! — ответил Никита.
— Разрешите доложить, товарищ подполковник? — вытянувшись, спросил Бойцов.
Малышев ядовито улыбнулся и, изогнувшись, глянул Сережке глаза в глаза.
— О чем? Ты разве не знаешь, что за такие штуки гонят в три шеи? Не знал?! — взвизгнул он фальцетом. — Ты у меня всю жизнь на «кукурузнике» пахать будешь, поля дерьмом удобрять! Понял?
Сережка посерел, левое веко его непроизвольно задергалось.
— Нет…
— Что нет? — елейным голосом оборвал его подполковник. — Не понял? Хулиган воздушный!.. Сиять ремни! — вдруг заорал он, забыв, что ребята в комбинезонах. — Пятнадцать суток! Строгого!
— Пожалуйста, — проговорил дежурный офицер. — Прошу.
Ребята вошли в тесное помещение с низкими нарами, тускло освещаемое запыленной и зарешеченной лампочкой.
— Отдыхайте. — Офицер ушел.
Дверь гулко хлопнула, и наступила тишина. Жуткая тишина. У Никиты от непривычки даже заложило уши.
— Как в склепе, — подытожил Сережка, измерив шагами помещение. — Пять в длину, четыре в
— Было бы неплохо, если бы ты заткнулся, — посоветовал Никита.
— Хорошо, что вдвоем посадили, — рассмеялся Сережка, к которому уже вернулось обычное веселое расположение духа. — Он был рад, что отделался легким испугом и не загремел из училища. — Одному подохнуть можно. От скуки и от безделья. А как же люди годами сидят? Да еще в одиночке? — Задав себе столь сложный вопрос, Сережка задумался.
— Дурак ты, Серега, и уши холодные, — сказал Никита. — Второй Черепков нашелся… Испытатель… Вы оба себе когда-нибудь шею свернете.
— Ну, кто себе раньше шею свернет — одному богу известно. Иногда бывает, что обстоятельства сильнее нас, — возразил Сережка.
— Я не про обстоятельства, а про бессмысленный риск. Какого черта тебя понесло под эти провода? — обозлился Никита.
— Никакого риска, старик, не было. Я к этому мероприятию детально подошел. Прикинул расстояние между столбами — больше чем достаточно, и высота позволяет, метров пятнадцать — двадцать. В общем, футболисту легче по воротам с одиннадцатиметрового смазать, чем летчику мимо этих перекладин проскочить. У тебя нет закурить?
— Нет, — сказал Никита.
— И у меня отняли. — Сережка вздохнул и понурил голову. — Я, старик, только одного не учел: я-то, так сказать, морально был подготовлен, а ты… мог растеряться. А в этом деле самое главное — нервы. Вернулся на аэродром, а тебя все нет и нет. Меня аж в дрожь бросило, еле сигарету ртом поймал.
— Я действительно растерялся, — сознался Никита. — За тебя страшно стало.
— На такие вещи со стороны, наверное, всегда смотреть страшнее, — сказал Сережка. — За это нам и всыпали. На полную катушку.
— На полную?
— А ты думаешь, выгнали бы?
— Сам удивляюсь, что мы еще не в штатском, — усмехнулся Никита.
— Не вытурили бы, — подумав, уверенно сказал Сережка.
— Это почему же?
— Мы, старик, перспективные. Никита схватился за бока и захохотал:
— А ты нахал, Серега, крепкий нахал.
— Нахальство — второе счастье. — Сережка почесал за ухом. — Где бы нам все-таки курева раздобыть?
— У курсантика, — сказал Никита. — Он там, по-моему, уже храпит.
— Верно. Как это я раньше не сообразил? — Сережка подошел к двери и негромко три раза стукнул.
— Чего тебе? — послышался глухой окающий бас.
— Во-первых, не тебе, а вам; во-вторых, дрыхнуть на посту не положено; а в-третьих, мог бы уже догадаться и угостить нас сигаретой.
Второкурсник недовольно засопел. Ответить в более развернутой форме ему явно мешала табель о рангах. К тому же он прекрасно знал, за что сидят ребята, и ничего, кроме симпатии и уважения к ним, не испытывал.