Уильям Шекспир — образы меры, добродетели и порока
Шрифт:
Дело в том, что Шекспир не был сектантом; он не признавал ничьей миссии, он не указывал на ничью-то первопричину. Он писал с целью быть зеркалом вещей такими, какие они есть; и показал служение истинного поэта и литератора, которое заключалось в воссоздании души человека такой, какой её создал Бог, а человеческого общества таким, каким его создал человек.
Джордж Доусон (George Dawson 1821—1876), «Шекспир и другие лекции (Shakespeare and Other Lectures)
При многолетнем изучении сонетов Шекспира на языке оригинала, а также при сопоставлении с ними
«Эталонный» подход к переводам сонетов ничего не дал для придерживающихся его правил, кроме одного пути, это хождение по замкнутому кругу заблуждений, не давшего ни одного шанса для решения «Шекспировского вопроса», который продолжал висеть в неопределённости.
Всё это привело меня к следующим умозаключениям: Эталонный подход к переводам сонеты Шекспира во всей многообразной пестроте был обречён безвозвратно потерять индивидуальную интимность и загадочность частной переписки гения, превратившись в общедоступное публичное «чтиво».
В процессе выхолащивания основных замыслов средневекового барда возникали многочисленные феерические версии, в разной степени, но существенно отличающихся от оригинала Quarto 1609 года, благодаря не дюжей фантазии исследователей. Впрочем, это уже был антинаучный подход к изучению творческому гения драматургии.
Вследствие чего, сонеты превратились в «удобочитаемый продукт» для общего пользования, подвергшийся унификации в коллективном подсознательном постсоветского филистера по воле цензоров партийной номенклатуры. Исходя из чего, возникло такое понятие, как «классические переводы сонетов Шекспира», благодаря которому по истечению времени «классические переводы» превратились в серьёзное препятствие для дальнейшего более углублённого изучения и исследования, и как следствие стали опровергать сами себя — чисто «реторсически».
Краткая справка.
Реторсия — способ доказательства, при котором явно высказанное опровергается неявными условиями акта высказывания. Если явное (тематическое) высказывание противоречит имплицитному (нетематическому) условию акта высказывания, то оно противоречит себе самому. Такое противоречие в схоластике называется противоречием в исполнении (contradictio exercita).
Согласно Э. Корету, реторсия является основным элементом трансцендентального, особенно метафизического мышления. Реторсия как метафизический способ доказательства противопоставляется формально-логическим методам, которые, будучи отвлечёнными и ограниченными, не принимающими во внимание реальное событие исполнения акта высказывания, не имеющего возможность охватить в нём нетематическое соположенную информацию, и поэтому, не приближаясь к действительности бытия.
Реторсию, как риторический приём доказательства использовал Аристотель для обоснования закона противоречия, где отрицание этого закона противоречит самому себе в исполнении высказывания. Согласно словарю иностранных слов, под реторсией понимается способ опровергнуть
Истоки остроумной поэтической строки, наполненной юношеским куражом, можно увидеть в стихах Филипа Сидни, написанных в Уилтон-Хаусе, который назвали «раем для поэтов» или «кружком Уилтона». Именно, тогда сформировалась литературная группа салонного типа, поддерживаемая Мэри Херберт, графиней Пембрук, в которую входили такие талантливые поэты, как Эдмунд Спенсер, Самуэль Даниель, Майкл Дрейтон, Бен Джонсон и сэр Джон Дэвис.
Примечательно то, что к 39 годам Мэри Сидни наравне со своим братом Филипом Сидни, Эдмундом Спенсером и Уильямом Шекспиром вошла в список выдающихся авторов того времени в сборнике стихов Джона Боденхэма «Бельвидер». В некоторых сонетах и пьесах Шекспира, читатель может проследить истоки литературных приёмов и идей, взявшие своё начало от завсегдатаев литературного салона в Уилтон-Хаусе.
________________
________________
Original text by Sir Philip Sidney «Astrophil and Stella», Sonnet XXI. At London,
Printed for Thomas Newman. Anno Domini 1591.
I on my horse, and Love on me doth trie
Our horsmanship, while by strange worke I prove,
A horsman to my horse, a horse to Love;
And now mans wrongs in me poore beast discry.
The raines wherewith my ryder doth me tie
Are reverent thoughts, which bit of reverence move,
Curbde in with feare, but with gilt bosse above
Of hope, which makes it seeme faire to the eye:
The wande is will, thou fancie saddle art,
Girt fast by memorie; and while I spurre
My horse, he spurres with sharpe desires my hart,
He sits me fast how ever I doe sturre,
And now hath made me to his hand so right,
That in the manage, my selfe do take delight.
Philip Sidney «Astrophil and Stella», Sonnet XXI.
Я на своем коне, и Любовь пытается — на мне
Нашим мастерством верховой езды, хотя чудным трудом Я доказал,
Всадник для моей лошади, лошадь для Любви;
И ныне много несправедливости во мне бедном животном замечаю.
Дожди, с помощью которых моя наездница меня повязала
Это почтительные мысли, которыми частица благоговения движет,
Всё дело в обуздании страха, но от золочённых боссов вверху
В надежде, коя вынуждает это представить феерическим для взора:
Чудо — в желании, когда вы знаток искусства седлового,
Крепко подпоясанный воспоминаниями; и покуда Я пришпоривал
Моего коня, он подстёгивал с помощью острых желаний моё сердце,
Он быстро осаживал меня, как бы Я ни увлекался,
И теперь затеял в его руки отдать меня так верно,
Что в управлении Я получаю сам восторг.
Филип Сидни «Астрофил и Стелла», сонет 21.
(Литературный перевод Свами Ранинанда 11.07.2022).
При внимательном анализе сонета 21, опубликованного в сборнике «Астрофил и Стелла» Филипа Сидни, можно обнаружить подстрочник, где читатель может увидеть ироническую «пародию на развращённость», «at parody of depravity» придворного молодого аристократа.