Уинстон Черчилль. Власть воображения
Шрифт:
Не слишком ли много для обычного человека? И это еще без учета основной деятельности Уинстона Черчилля! Ибо самое светлое время суток и самое большое внимание депутата от Эппинга в те годы занимали вопросы обороны: он регулярно участвовал в работе подкомитета по исследованиям в области противовоздушной обороны; ежедневно принимал офицеров и чиновников, приходивших поделиться сведениями о недостатках и проволочках в деле перевооружения Великобритании; по этим данным готовил и рассылал министрам (и премьеру) бесчисленные доклады по всем аспектам военной организации: противовоздушной обороне городов, готовности флота, маскировке аэродромов, накоплению стратегических запасов, пропаганде, снабжению гражданского населения в условиях войны и т. п. Новую планку в отношениях с правительством Черчилль взял, когда стал направлять министрам секретные документы, добытые незаконно (часто в их же собственных министерствах), требуя считать их конфиденциальной информацией и не пытаться выяснять, как они к нему попали! Министр координации обороны сэр Томас Инскип вернул ему один из таких документов со словами: «Поскольку вам угодно, чтобы я считал меморандум сверхсекретным, возможно, будет нежелательно хранить его среди моих бумаг». Но и этот рекорд был побит, когда тот же Инскип написал (конфиденциально) главному политическому противнику правительства, что цифры по численности военно-воздушных сил, которые он сам же привел парламенту (сто три эскадрильи) вводят в заблуждение, так как многие эскадрильи не укомплектованы или вооружены устаревшими самолетами, и добавил: «Полагаю, что могу сообщить вам эту конфиденциальную информацию, поскольку вы и без того располагаете столькими секретными сведениями по данному вопросу». Даже не верится, что такое было возможно.
Когда правительство Чемберлена посетила безумная мысль пригласить немецких офицеров во главе с генералом Э. Мильхом ознакомиться с последними моделями самолетов
Все это было бы замечательно, но только Черчилль вовсе не был военным гением. Как и двадцать пять лет назад, он мог допускать грубые ошибки в своих оценках; некоторые из его идей были явно устаревшими, опасными или неприменимыми. Так, он пребывал в уверенности, что французская армия все еще лучшая в мире, что бомбардировочная авиация не может применяться против боевых кораблей, что подводные лодки «практически усмирены научными методами», что танки стали слишком уязвимы для крупнокалиберных пулеметов и противотанковых пушек, что маневренная война невозможна и что новое столкновение в Европе снова примет характер позиционной войны с траншеями и сплошной линией фронта. Многие составленные им стратегические планы были нереальными, будь то высадка на острове Корфу (без учета возможности авиаударов итальянцев) или отправка эскадры в Балтийское море с целью «парализовать Германию» без малейшей мысли об угрозе атак подводных лодок и торпедоносцев. Но интуитивное понимание логики мышления диктаторов, патриотические идеалы, внешнеполитическое чутье и, как говорится, «военная косточка» помогали ему совершать намного меньше ошибок в прогнозах, чем власть предержащим, которые в большинстве своем оставались дилетантами в международной политике и испытывали священный трепет перед военными вопросами.
Довольно занятно, что только вступление немецких войск в Прагу 15 марта 1939 г. окончательно рассеяло густую пелену иллюзий в правительстве; Чемберлен, осознав, должно быть, как долго его использовали, и столкнувшись с возмущением в обществе, парламенте и доминионах, публично задался вопросом, не стала ли гитлеровская агрессия «этапом в установлении мирового господства». Две недели спустя он заявил, что правительство решило предоставить гарантии Польше. На этот раз он не преминул заблаговременно поставить в известность французские власти, но забыл проконсультироваться со своими собственными начальниками штабов! Последнее обстоятельство было достойно сожаления, ибо генералы, лучше знавшие географию, стратегию и боеспособность войск Его Величества, могли бы подсказать ему, что Великобритания решительно не располагает реальными возможностями обеспечить такую гарантию. Дипломаты могли бы добавить (если бы он их слушал), что такое обязательство было бы даже нежелательно: Польша подписала с Гитлером пакт о ненападении и вместе с Германией участвовала в расчленении Чехословакии [139] ; польский президент, полковник Бек, находясь с визитом в Лондоне в начале апреля 1939 г., заявил лорду Галифаксу, что Польша нисколько не ощущает угрозы со стороны Германии и что он не намерен гарантировать нерушимость румынских границ в случае немецкой агрессии, как того требовала британская сторона. И вот ради защиты такого «союзника» Великобритания рисковала втянуться в тотальную войну! Но Чемберлен пошел еще дальше, не удостоив вниманием инициативы советского министра иностранных дел Литвинова, который с середины апреля предлагал тройственный союз Великобритании, Франции и СССР, направленный против Гитлера [140] , – несомненно, единственная возможность исполнить обязательство по гарантиям, столь неосторожно взятое на себя перед Польшей.
139
При поддержке Германии поляки добились передачи им района Тешина, угрожая военным вторжением. До середины 1939 г. сохранялась возможность превращения Польши в младшего партнера Германии.
140
За полгода, с середины марта до конца сентября 1938 г., СССР десять раз официально и одиннадцать раз конфиденциально заявлял о готовности оказать поддержку Чехословакии. Советская сторона трижды предлагала Франции и один раз – Великобритании провести переговоры генеральных штабов, но ответа не получила. 29 сентября посол Великобритании уведомил МИД СССР, что советский представитель не был приглашен на конференцию в Мюнхен, поскольку Гитлер и Муссолини отказались бы сидеть с ним рядом. – Прим. переводчика.
Выступая в палате общин 3 апреля, Черчилль одобрил эту гарантию, так как, по-видимому, был рад, что британское правительство наконец-то решилось воевать, даже если оно выбрало для этого самое неудачное место и самое неудачное время. Но Черчилль инстинктивно понимал то, что укрылось от Чемберлена: без мощной армии и советской помощи гарантия была иллюзорной. Вот почему в многочисленных речах и бесчисленных статьях он беспрестанно требовал ускорить перевооружение, ввести всеобщую воинскую повинность, создать Министерство снабжения, сформировать правительство национального единства и начать серьезные переговоры с Москвой. В это время в общественном мнении и в прессе произошел перелом, наметившийся в начале 1939 г., но проявившийся с полной силой после ввода немецких войск в Прагу: граждане стали осознавать, что война неизбежна [141] . Вот тут-то вспомнили, что именно об этом Черчилль твердил на все лады последние лет шесть. Пришло понимание, что дилетанты, не сумевшие добиться мира, в условиях войны приведут страну к катастрофе. В час суровых испытаний можно ли обойтись без старого вояки Черчилля? И вот одна за другой крупные газеты – те самые, что поливали грязью депутата от Эппинга, стали требовать его возвращения в правительство. В апреле это были «Дейли телеграф», «Ивнинг адвертайзер», «Санди Пикториал» и «Ивнинг ньюс», в мае к ним присоединились «Ньюс кроникл» и «Тайм энд Тайд», в которой 6 мая так прямо и писали: «Нам нужен Черчилль!» В начале июля в общий хор влились «Йоркшир пост», «Обсервер», «Санди джиогрэфик», «Дейли мейл», «Ивнинг стандард» и даже «Манчестер гардиан», потребовавшая от премьер-министра «поставить патриотизм выше личных обид» и найти талантам Черчилля широкое применение. А когда даже коммунистическая «Дейли уоркер» встала на сторону «мясника Тонипэнди» и «монстра с Сидней-стрит», в правительстве уже не могли игнорировать всеобщую тенденцию. В это время в Министерстве иностранных дел стало известно содержание беседы британского генерала Джеймса Маршалл-Корнуолла и немецкого министра финансов графа Людвига Шверин фон Крозига; последний поведал, что фюрер «не воспринимает всерьез ни премьер-министра, ни Галифакса» и что ввести Черчилля в правительство было бы в интересах Чемберлена, поскольку это «единственный англичанин, которого Гитлер побаивается». Граф был бы удивлен, узнай он, что даже на краю пропасти Чемберлен думал совсем не о том, как напугать фюрера.
141
Образно описал рост антигитлеровских настроений в Англии советник германского посольства в Лондоне Ф. Хессе в письме Риббентропу от 24 июня 1939 г.: «Британию можно сравнить со львом, которому сначала вырвали все волосы из хвоста, затем дали пинок в известную часть его тела и, наконец, плевали в морду, пока он не пришел в ярость». – Прим. переводчика.
Движение за возвращение Черчилля к управлению делами, по всей видимости, стало для него самого полной неожиданностью. Убежденный (в общем-то, справедливо) в том, что Чемберлен теперь только закусит удила, он приложил все усилия, чтобы убедить правительство в своей непричастности к кампании в прессе. За исключением нескольких
142
8 июля 1939 г. в газете «Дейли телеграф» появилась большая статья Черчилля, в которой он требовал немедленного создания тройственного пакта с участием СССР против гитлеровской Германии. Черчилль заявлял, что не изменил своего отношения к коммунизму. Однако, по его словам, с самого начала он предпочитал советские предложения британским или французским: «Они просты, логичны и соответствуют основным интересам миролюбивых государств». – Прим. переводчика.
В это же время на Даунинг-стрит, 10, обстановка была совсем иной. Чемберлен и его окружение успешно противостояли всем поползновениям вернуть Черчилля в правительство; даже лорд Кэмроуз, владелец «Дейли телеграф» и член группы консерваторов и либералов, приближенных к власти, пытался переубедить Чемберлена, но, как заметил другой член этой группы депутат Гарольд Николсон: «Проблема в том, что премьер-министр и Саймон с Хоаром боялись Уинстона и оказывали самое упорное сопротивление». Но зато правительство не смогло устоять перед его уговорами ввести воинский призыв, тем более что военный министр Хоар-Белиша был горячим сторонником этой меры: всеобщая повинность была введена в конце апреля, несмотря на протесты лейбористов и либералов, но ее масштабы оставались более чем скромными, так как рекрутов нечем было вооружать и не на что обучать. Под давлением военного министра (науськанного Уинстоном Черчиллем) пришлось все-таки создать Министерство снабжения, но Чемберлен отыгрался, поручив задачу министру транспорта Лесли Бёрджину, чья некомпетентность в вопросах военного производства должна была гарантированно свести на нет это начинание. Во внешней политике правительство Его Величества равнодушно следило за вторжением Италии в Албанию, заключением Стального пакта между Германией и Италией и ростом напряженности между Германией и Польшей, от которой требовали отдать Данцигский коридор… для начала. Лондон раздал новые гарантии границ Румынии, Греции и Турции, но, ввиду состояния вооруженных сил Великобритании, всем в Европе было ясно, что конкретных действий не последует. Переговоры с СССР, в которых Черчилль видел спасательный круг, были проведены с нарочитым пренебрежением: вместо того чтобы послать в Москву известного человека, например Антони Идена, в июне туда отправили второстепенного персонажа – лорда Стренга, а военная франко-британская миссия прибыла в СССР в начале августа на самом медленном пароходе, ее члены не имели мандатов для полномочного представления своих стран.
На самом деле ни Чемберлен, ни остальные (Галифакс, Саймон, Кэдоган, Уилсон и Инскип) не желали союза с Советами, причем не только по принципиальным соображениям, но и потому… что такой альянс мог испугать Гитлера! Как ни странно, премьер-министр вовсе не отказался от своей политики умиротворения. 10 июля в палате общин он заявил, что силовое решение данцигского вопроса угрожало бы независимости Польши, «которую мы обязались защищать», но тут же добавил, что «переговоры станут снова возможны, как только атмосфера разрядится». Следуя той же политической линии, Галифакс заявил в палате лордов, что «настоящая опасность в том, что весь немецкий народ придет к выводу о нежелании Великобритании прийти к соглашению с Германией». Благородный лорд не видел более серьезной опасности на горизонте… В то же время по официальным каналам его правительство предлагало Германии значительные экономические льготы в обмен на заключение англо-германского пакта о ненападении. В течение всего лета при посредничестве Невилла Хендерсона, британского посла в Берлине, Чемберлен и Галифакс тайно оказывали давление на поляков, убеждая тех начать переговоры с Гитлером, что значило уступить его требованиям! Британский генеральный консул в Данциге пытался воспрепятствовать этой политике, за что и был смещен Галифаксом. Все шло к повторению чешского сценария: поляков вынуждали капитулировать, чтобы не пришлось исполнять обязательства, оказавшиеся не по силам, и прийти, наконец, к англо-германскому договору, который бы окончательно гарантировал мир и сделал бы Невилла Чемберлена великим человеком XX в.
Эти мечты были растоптаны утром 24 августа, когда Москва известила о заключении пакта Молотова – Риббентропа (им завершились тайные переговоры, проводившиеся параллельно официальным переговорам с англо-французской делегацией). И в Лондоне, и в Париже никто не предусмотрел такого поворота [143] . Теперь уже даже до самых тупых дошло, что война неизбежна. Обеспечив тылы, Гитлер через четыре дня направил полякам ультиматум, по всем пунктам схожий с теми, что получили в свое время Австрия и Чехословакия: он требовал передать Германии Данциг и прислать в Берлин полномочного представителя Польши для ведения переговоров. Всем было понятно, что последует за этим требованием, но даже в тот судьбоносный момент паладины умиротворения продолжали свою безумную политику. Через шведского бизнесмена Биргера Далеруса лорд Галифакс уведомил Гитлера, что Великобритания может оказать давление на Польшу, и тут же дал указание послу Кеннарду в Варшаву довести до сведения польского министра иностранных дел Бека, что британское правительство ожидает от него начала прямых переговоров с Германией. Трудно было пасть ниже: британское Министерство иностранных дел смиренно передает союзникам диктаторские требования Гитлера и рекомендует их принять. Но и эта последняя низость не смогла спасти мир: Гитлер хотел войны, и он ее получил; в 5 часов 30 минут утра 1 сентября 1939 г. немецкие войска вторглись в Польшу.
143
Автор забыл упомянуть, что одновременно с переговорами в Москве о совместной борьбе с германской агрессией в Лондоне по инициативе Чемберлена проходили тайные переговоры о широком англо-германском политико-экономическом сотрудничестве. Английские предложения предусматривали раздел сфер политического и экономического влияния с фашистской Германией на условиях признания особых германских интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе и прав Великобритании в ее колониальных владениях; в сферу англо-германского экономического «сотрудничества» включались СССР и Китай. – Прим. переводчика.
Через три часа о нападении стало известно в Лондоне, и вот что интересно: польский посол Эдвард Бернард Рачинский первым сообщил новость не Галифаксу и не Чемберлену, а простому депутату Уинстону Черчиллю! Быть может, он посчитал, что это единственный политик в Великобритании, от которого можно было ожидать хоть какой-то помощи… Через два часа Черчилль позвонил в Военное министерство, чтобы получить свежие донесения, а там еще не знали о немецком вторжении! Но когда правительство было, наконец, поставлено в известность о случившемся, его решения подтвердили опасения польского посланника. Само собой, и всеобщую мобилизацию объявили, и в Берлин отправили «энергичный» протест, предупредив, что, «если только немецкое правительство не выведет немедленно свои войска с польской территории», британское правительство «без колебаний выполнит свои обязательства перед Польшей». Никаких жестких сроков не прозвучало, а послу Хендерсону поручили уведомить немецкое правительство, что это предупреждение «не должно рассматриваться как ультиматум». Объявлять войну никто не собирался! Чемберлен явно рассчитывал продолжить лавирование и сделал все, чтобы его выжидательная политика была принята парламентом без особых затруднений. К последним относился и Черчилль. Чемберлен сообщил ему, что считает войну неизбежной и подумывает о создании «малого Военного кабинета, сформированного из министров без портфелей», в котором он хотел бы видеть Уинстона. Только совершенный невежда в вопросах национальной безопасности мог придумать Военный кабинет без участия в нем военного министра и министров авиации и флота; но только ловкий политик мог найти столь действенное средство, чтобы обуздать главного противника правительства в тот самый момент, когда он стал особенно опасен. Черчилль никогда не был силен в политических интригах; он сразу же принял предложение и с этого момента считал себя связанным обязательством солидарности по отношению к правительству, в которое он уже почти что вошел.