Уинстон Черчилль. Власть воображения
Шрифт:
Когда Черчилль публично возмущался положением дел, его противники напоминали, что он сам в немалой степени способствовал ослаблению обороноспособности страны. Разве не он, будучи военным министром и министром авиации, проводил демобилизацию в 1919 г.? Разве не он сократил кредиты армии и ВВС в начале 1920-х гг.? Не он ли в бытность министром финансов урезал бюджет Адмиралтейства? И разве не его детищем было печально известное «Десятилетнее уложение»? То была правда, но критики забывали о двух вещах: Черчилль лишь претворял в жизнь решения правительства, и все это происходило в десятилетие, не знавшее ни малейшей угрозы миру [131] . В 1932 г., напротив, мировой экономический кризис с его политическими и социальными последствиями способствовал возвышению А. Гитлера, на чей счет Черчилль никогда не испытывал иллюзий [132] , еще в 1925 г. ознакомившись с первым переводом на английский книги фюрера «Майн Кампф», в которой четко и без обиняков были изложены положения нацистской идеологии – стереть следы Версальского «диктата», вооружить Германию, присоединить к ней все территории, населенные немцами, и завоевать жизненное пространство на Востоке,
131
Автор забывает, как сам рассказывал о втором Дарданелльском кризисе во время греко-турецкой войны 1921 г., Рурском кризисе 1923 г. и военной тревоге 1927 г. (угрозе войны между СССР и англо-польско-французским альянсом). В 1920-х гг. Великобритания была вынуждена подавлять восстания в Ирландии, Палестине, Ираке, Индии, Египте и Сомали. – Прим. переводчика.
132
Отношение Черчилля к Гитлеру определилось далеко не сразу и никогда не было однозначно отрицательным. В 1935 г. он посвятил фюреру статью, которую затем включил в сборник «Великие современники». В ней он дал высокую оценку мужеству, упорству и энергии фюрера. В 1937 г. в своих публикациях Черчилль задавался вопросом: «Чудовище или герой Гитлер?», и сам же довольно двусмысленно отвечал: «История покажет». В 1948 г. в своей книге «Вторая мировая война» он напишет про фюрера: «Личные невзгоды не привели его в ряды коммунистов. В этом отношении его реакция представляла собой некую благородную аномалию: он еще больше проникся непомерным чувством верности своей расе, пылким и мистическим преклонением перед Германией и германским народом… Я восхищаюсь людьми, которые встают на защиту потерпевшей поражение родины, даже если сам нахожусь по другую сторону. Он имел полное право быть германским патриотом, если желал этого». – Прим. переводчика.
Как мы помним, потомок 1-го герцога Мальборо задумал написать биографию прославленного предка. Это исследование обещало принести большие деньги и заодно свести старые фамильные счеты. Черчилль считал, что обожаемый им Маколей постыдным образом принизил победителя при Бленхейме, и жаждал восстановить историческую справедливость. Не прекращая сочинительства статей, он занялся масштабным проектом со свойственными ему энергией и обстоятельностью. Мобилизовав множество помощников, он исследовал архив замка Бленхейм и горы документов, хранившихся в Нидерландах с XVIII в.; чтобы получить более правильное представление о событиях той эпохи, дотошный биограф предпринял большое турне по полям сражений герцога Мальборо, которое и привело его в Германию летом 1932 г.
Поездка оказалась познавательной во всех отношениях. Черчилль и его компаньоны обошли поле битвы при Бленхейме вдоль и поперек, но они также смогли получить представление о современных немецких реалиях в тот самый момент, когда Гитлер начинал восхождение на вершину власти. В Мюнхене Уинстон едва не удостоился аудиенции у фюрера, но и так повсюду в стране ощущалась «гитлеровская атмосфера», которая произвела на него глубокое впечатление и вдохновила его по возвращении в Лондон выступить с речью: «Все эти группы бравых молодых немцев на улицах и дорогах Германии, преисполненных стремления пожертвовать собой ради Родины-матери, жаждут оружия; когда они получат это оружие, поверьте мне, они потребуют вернуть им утраченные территории и колонии, и сие не преминет потрясти до основания – и даже уничтожить – все страны, о которых я говорил… и даже кое-какие другие, о которых я не говорил».
30 января 1933 г. Гитлер стал канцлером, и Черчилль понял, что его худшие опасения оправдались; речи о мире были теперь бессмысленными, а планы разоружения – самоубийственными. Но общество этого не понимало, и члены Оксфордского студенческого союза большинством голосов приняли резолюцию «ни при каких обстоятельствах не воевать за короля и Отечество». Получив столь красноречивое признание в слабости, правительство продолжало следовать своей дорогой походкой сомнамбулы: «план Макдоналда», представленный на Женевской конференции в феврале 1933 г. и предназначенный для успокоения Гитлера, предусматривал сокращение французской армии с пятисот до двухсот тысяч человек, тогда как Германия могла увеличить вооруженные силы вдвое, чтобы сравняться с Францией. Англия, Италия и Франция (особенно Франция) должны были уничтожить часть тяжелой артиллерии и сократить авиацию до пятисот самолетов у каждой стороны… Макдоналд, которого военные вопросы не интересовали совершенно, признался депутатам в следующем месяце: он «не мог претендовать на то, что лично ознакомился с этими цифрами», когда представлял документ в Женеве… К некомпетентности добавилось еще и несерьезное отношение, но такое признание премьера было встречено овацией депутатов – лейбористов, либералов и консерваторов! Черчилль ответил ему 23 марта: «Мне отнюдь не кажется мудрым оказывать давление на Францию, чтобы она приняла этот план в текущей ситуации. Сомневаюсь, чтобы французы его приняли. Они должны с большим беспокойством следить за тем, что происходит сейчас в Германии. Я сказал бы даже, что в этом месяце, полном тревог, найдется немало людей, которые скажут себе то, что я сам повторяю уже много лет: “Благодарю тебя, Господи, что есть французская армия!”». Сказать, что Черчилля не поняли, значит ничего не сказать: «Я очень хорошо запомнил, – напишет он позже, – выражение муки и неприязни, появившиеся на лицах депутатов на всех скамьях палаты общин, когда я произнес: “Благодарю тебя, Господи, что есть французская армия!”». Макдоналд и Саймон продолжили обсуждать в Женеве свой проект одностороннего разоружения с полного и единодушного одобрения общества.
Но странное дело, Гитлер сам уберег их от последствий их же собственной недальновидности. Быть может, подобная очевидная глупость показалась ему подозрительной? Так или иначе, в самом конце 1933 г. фюрер вывел Германию из Лиги Наций и отозвал немецкую делегацию с конференции по разоружению. Его демарш должен был бы открыть глаза англичанам, тем более что за ним последовали другие: роспуск всех политических партий, кроме НСДАП, создание первых концентрационных лагерей, увеличение армии до трехсот
В течение всего этого периода зарубежные события мало занимали британцев, поглощенных экономическим кризисом и увлеченных пацифистской мечтой. Среди тех немногих, кто ими интересовался, одни полагали, что Гитлер всего лишь исправляет перегибы Версальского договора, другие предсказывали, что он не продержится долго у власти, третьи были убеждены, что исполнение государственных обязанностей смягчит экстремизм его политики, а в ожидании не следует делать ничего, что могло бы спровоцировать фюрера на еще большую агрессивность… Таковы истоки политики «умиротворения», какой она виделась этим лотианам, саймонам, лондонберри, асторам, чемберленам, джонсонам и доусонам.
Все это не имело бы такого значения, если бы в Великобритании у кормила власти встал сильный и твердый человек. Увы! Макдоналд, сраженный болезнью и растративший политическое влияние, был уже только номинальным премьер-министром, а лорд-президент Стэнли Болдуин, ключевая фигура в правительстве, который станет премьером в 1935 г., интересовался внешней политикой так мало, насколько то было возможно… Дафф Купер, тогдашний военный министр, писал, что «зарубежные дела ему были отвратительны настолько, что он предпочитал делать вид, что их не существует вовсе». На совещаниях кабинета Болдуин демонстративно закрывал глаза, как только кто-либо поднимал внешнеполитический вопрос. «Когда вы закончите с этим, – говорил он, – разбудите меня!» Когда в начале 1936 г. Антони Иден стал министром иностранных дел, Стэнли Болдуин напутствовал его словами: «Надеюсь, что вы не станете мне досаждать внешней политикой, по крайней мере ближайшие месяца три!»
Подобные настроения не могли способствовать проведению четкой и последовательной внешней политики в условиях, когда диктатуры росли и множились в Европе, как грибы после дождя. Британской дипломатией предпринимались плохо скоординированные и противоречивые шаги, в которых отражалась борьба за влияние антигитлеровской и попустительской группировок внутри Министерства иностранных дел. Когда летом 1934 г. разбилась вдребезги иллюзия конференции по разоружению, британцы попытались реализовать предложение Энтони Идена и заместителя госсекретаря Роберта Ванситтарта укрепить связи с Францией и Италией, чтобы вместе противостоять Гитлеру. Так был образован «фронт Стрезы» [133] . Он немедленно столкнулся с большими трудностями: Италия Муссолини намеревалась завоевать Абиссинию (Эфиопию), и для Великобритании было неудобно закрыть глаза на подобное нарушение международного права, а Франция, парализованная внутренними политическими разногласиями и воспоминаниями о Великой войне, металась в своем отношении к Германии от неуступчивости к заигрыванию, тайно пытаясь договориться с Италией и заполучить в союзники СССР. Наконец, следовало принимать во внимание положение Великобритании в Лиге Наций и бурные инициативы персоналий, сменявшихся на посту министра иностранных дел. Так, сэр Джон Саймон подготовил, а его преемник сэр Сэмюель Хоар подписал в июне 1935 г. морской договор с гитлеровской Германией, по которому количество надводных боевых кораблей не должно было превышать одной трети британского флота, тогда как подводных лодок страны могли иметь поровну.
133
Конференция с участием премьер-министра Великобритании Джеймса Макдоналда, министра иностранных дел Франции Пьера Лаваля и лидера Италии Бенито Муссолини по вопросу о нарушении Германией Версальского мирного договора состоялась 11–14 апреля 1935 г. в итальянском городе Стреза. Участники конференции осудили действия гитлеровского правительства и приняли декларацию против одностороннего расторжения международных договоров, подтвердившую верность трех держав Локарнским договорам 1925 г., гарантировавшим неприкосновенность бельгийско-германских и франко-германских границ. – Прим. переводчика.
Этот договор, столь явно противоречивший положениям Версальского договора и отдававший Германии контроль над Балтикой, был заключен без согласования с Францией или Италией! То, что Стэнли Болдуин и его кабинет пошли на такое вопиющее нарушение, много говорит об их умении решать внешнеполитические проблемы…
Спустя несколько месяцев сэр Сэмюель Хоар отличился снова, представив план Лаваля – Хоара, который был в этот раз ближе к позициям Министерства иностранных дел, поскольку преследовал целью восстановление фронта Стрезы, но противоречил принципам Лиги Наций, ибо лишал Абиссинию большей части ее территории и узаконивал завоевательную политику Муссолини. Информация о закулисных соглашениях просочилась во французскую печать, и, поскольку британское общественное мнение все еще хранило верность идеалам Лиги Наций и было воодушевлено решительными речами своих лидеров в начале итало-абиссинской войны, огласка вызвала мощный взрыв возмущения, который смел не только план Лаваля – Хоара, но и самого сэра Сэмюеля Хоара.
После этого Великобритании ничего не оставалось, кроме как согласиться на применение к Италии санкций, предписанных Лигой Наций, что окончательно похоронило «фронт Стрезы» и толкнуло Муссолини в объятия Гитлера. К марту 1936 г., когда после восстановления в Германии воинской повинности Гитлер ввел войска в демилитаризованную Рейнскую область, какие-либо действия со стороны Великобритании были уже просто невозможны в силу сложившихся обстоятельств: паралича французского правительства, неприкрытой враждебности Италии после ввода санкций, нескрываемого безразличия премьер-министра Болдуина, всеподавляющего пацифизма общественного мнения и равнодушия правящего большинства консерваторов, полагавших, что Гитлер всего лишь продолжает борьбу за отмену «унизительных» положений Версальского договора и не следует мешать ему «вернуться к себе домой». Но был и другой фактор, довлевший над правительством Его Величества, а именно осознание военного превосходства Германии. Так, Стэнли Болдуин открылся французскому министру иностранных дел Пьеру Этьену Фландену, прибывшему в Лондон с визитом 12 марта просить о помощи в рейнском кризисе, что он «мало что смыслит во внешних делах» (что ни для кого не было секретом) и что никто «не вправе впутывать Англию», ибо она «не в состоянии воевать». И это правда: в силу легкомысленного отношения правительств Макдоналда и Болдуина к обороне (сопоставимого с их равнодушием к внешней политике) Великобритания оказалась безоружной перед лицом надвигавшейся тоталитарной угрозы.