Уинстон Черчилль
Шрифт:
Но эти слова мир услышит в начале ХХ века! А в 1874 году, пока будущий сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль учился жить, а его мать клялась себе, что больше на детей она не решится, героем дня стал доктор! Он с улыбкой принимал поздравления, не зная, куда девать руки, покрасневшие от частого мытья.
— Вас не было всего полтора часа! Это так удивительно! Вы маг и волшебник, — восторженно воскликнула женщина лет сорока пяти, окруженная пятью дочками возрастом от 15 до 25 лет.
— Думаю, леди в подобных обстоятельствах приходится труднее. Вы это точно знаете! — отшутился доктор.
— Родился семимесячным, как Наполеон, —
— Надеюсь, что силой и храбростью этот малыш уподобится «корсиканскому чудовищу». Но пусть потомок герцогов Мальборо принесет миру мир, а не горе и невзгоды, — парировал утомленный хирург.
Тем временем он думал, какой счет выставить лорду Рэндольфу Черчиллю, когда тот вернется. «Какую же цифру туда вписать? Не хотелось бы показаться слишком дерзким, однако не стоит и стеснятся этого напыщенного депутата», — думал доктор, щурясь от яркой люстры. Он не знал и даже предположить не мог, что если бы не попал на этот бал (он совсем не хотел туда ехать, жена уговорила), если бы не сконцентрировался, не вспомнил в нужный момент лекцию о выхаживании недоношенных младенцев — какой счет ему выставила бы история!
1. Представителями каких стран и народов были родители Черчилля?
2. Кто такие лорд и леди, что означали эти титулы в XIX веке и сейчас?
3. Кто из великих людей, кроме Черчилля, родился семимесячным?
Раздел второй
«Мужество заставляет встать и высказаться, а также сесть и выслушать»
— Итак, ты уезжаешь, Уинстон, — многозначительно сказал герцог, покачав седой головой.
— Да, дедушка. Мы все уезжаем. И я, и папа, и мама, и моя няня миссис Эверест, — ответил четырехлетний малыш, пытаясь украдкой подцепить носком ботинка кусочек гравия. Разговаривать с дедом Уинстону было скучно и слегка страшновато.
— Что ты больше всего запомнил здесь, в Ирландии? — поинтересовался герцог.
— Как мы ехали в замок на театральное представление. Шел дождь, потом как будто прогремел сильный гром. Побежали люди. Я услышал, как кто-то крикнул: «От директора осталась одна рука со связкой ключей». И я сразу догадался, что представления не будет. Всем было страшно, а мне нет. Я так хотел, чтобы мне показали эти ключи — но мне не разрешили. Правда, потом показали развалины. Но там уже ничего интересного не осталось — только камни, которые разбирали солдаты.
— Да, эти проклятые ирландцы взорвали театр! Хорошо хотя бы, что это произошло до начала представления! Иначе жертв было бы гораздо больше, — повернувшись на каблуках, герцог Мальборо внимательно посмотрел на внука, словно видел его впервые. — Ты чудом избежал смерти, малыш. Надеюсь, Бог бережет тебя для чего-то важного. Очень важного.
— Мне показалось, что они не меня хотели взорвать, а… — мальчик выразительно взглянул на деда.
— Если ты хочешь что-то спросить — спрашивай. Когда еще мы увидимся!
— Почему ирландцы хотели убить вас, дедушка? Вы хороший и добрый! — сказал Уинстон.
Он ткнул влажную ладошку в ледяную руку деда. Второй рукой малыш крутил белую ленту на шляпе.
— Это трудно объяснить, — смутился герцог. — Тебе еще многому следует учиться. Как будешь это делать старательно, то когда-то поймешь. Возможно.
— Не будет ли слишком дерзко, если я скажу, что уже понимаю? Ирландцы — о, как их боится моя няня, вы бы знали! — хотят свободы. Для них вы — не вы, не мой дедушка. Вы вице-король, представитель королевы Виктории. Королева — тоже хорошая и добрая, но им все равно. Им все равно, какие мы люди, потому что им важно, кем мы являемся. И королева, и вы, ее представитель, и я, ваш внук — мы англичане. Ирландцам этого достаточно, чтобы хотеть нас убить.
— Очень хорошо сказано, мой мальчик! Ты тонко замечаешь суть явлений. Очень важно видеть суть, отбрасывая шелуху слов… Это полезно, кем бы ты ни стал. А что еще ты запомнил?
— Как мы ездили к дяде… К дяде… Там еще башня была, белая. Ее подрывал Оливер Кромвель. Как я понял, этот человек был против короля. Поэтому Кромвель всегда что-то взрывал. Особенно любил башни. А потом сам чуть не стал королем.
— Странно: имя своего дядюшки, лорда Порталингтона, ты забыл, а лорда-протектора Оливера Кромвеля — знаешь. Видимо, чтобы ты кого-то запомнил, нужно, чтобы он устроил какой-нибудь взрыв, — хмыкнул герцог. — Еще что-то?
— Как вы открывали памятник! — звонко воскликнул малыш. — Это было торжественно.
— Да неужели? Тебе было три года! А помнишь ли ты, Уинстон, чей был этот памятник? — поинтересовался герцог.
— Ге-ге-ге… Генералу Грофу… Кажется, — Уинстон покраснел и начал заикаться — он всегда заикался, когда волновался.
— Лорду Гофу! — поправил старик. — Важно помнить выдающиеся имена и правильно их называть! История — наука точная, и ошибки в ней временами стоят дороже математических просчетов, мой мальчик.
— Да, простите. Зато я помню часть вашей речи!
Придав лицу отстраненное выражение, будто глядя сквозь дуб, у которого они остановились, четырехлетний мальчик стал произносить длинные пафосные предложения. Это был отрывок выступления деда, который Уинстон слышал раз в жизни!
Герцог Мальборо не считал беседы с детьми достойным занятием. Он любил назидательно повторять поговорку викторианских времен: «Детей должно быть видно, но не слышно». Он и с Уинстоном заговорил только потому, что его сын и секретарь, отец малыша Рэндольф Черчилль назвал своего первенца «трудным ребенком». Герцог решил составить личное мнение об одном из своих внуков.
Не сказать, что в то утро его слишком волновал или интересовал Уинстон. В конце концов, имени и наследства герцогов Мальборо этому мальчику не видать — кроме Рэндольфа герцог имел старших сыновей. Вот потомок первого из них, кузен Уинстона, действительно требует особого внимания.
Но прогуливаясь возле пруда и разговаривая с четырехлетним внуком, герцог и вице-король Ирландии сам поразился своей внезапной вовлеченности. Ему было и смешно, и странно, и приятно, что четырехлетний внук почти дословно воспроизводит сложную речь. Речь, которую написал он, взрослый опытный человек, а потом учил ее почти неделю.