Украденные горы(Трилогия)
Шрифт:
— Коли так, придется немцам весь украинский народ с Украины выгнать.
Иван серьезно возразил:
— Такого быть не может. Я вот с Карпат, с Лемковщины, может, слыхали, из-под самого Санока, так как же можно нас всех выгнать с родной земли? Скорее мы сами, если дружно возьмемся, выкурим проклятых тамошних шляхтичей из их гнезд.
Собеседник, похоже, ждал подобного ответа, — оглянувшись, он сунул ему украдкой напечатанный листок бумаги, да еще и научил, где, когда и кому следует его читать. Иван уже было хотел поделиться с новым знакомым своей тайной — в его кармане лежало письмо Ленину, писанное под
Сейчас это письмо — главная Иванова забота. В чьи бы руки понадежнее передать его? Или, может, опустить в почтовый ящик? Приглядывался к штатским, выискивая кого поприветливее, да почти все они поглядывали на его особу недружелюбно и, торопливо обгоняя, бежали куда-то по своим делам. Иван, конечно, понимал, что для здешних людей он иностранец, завоеватель, а о завоевателях не пекутся, их бьют. Не станет же он кричать посреди улицы: «Да побойтесь вы бога, киевляне, чего вы шарахаетесь от меня? Не смотрите вы на мой мундир, я такой же бедолага, как и вы!..»
Ан, углядел-таки среди прохожих человека, к кому можно смело подойти. Приятное, ненасупленное лицо, довольная усмешка на холеном лице, одет легко, по-весеннему, в левой руке пачка газет, в правой — блестящая тросточка. Иван поправил на голове шапку и решительным шагом направился к горожанину.
— Прошу прощения, сударь! — Отдал честь, щелкнув каблуками подбитых гвоздями ботинок.
От неожиданности горожанин остановился, ответил на приветствие, коснувшись пальцами полей серой фетровой шляпы.
— Пожалуйста, пожалуйста, господин жолнер.
— Я хотел бы, если вы, сударь, здешний, спросить, действуют ли вон те почтовые ящики? — Иван показал на один из них, прибитый к белой стене высокого здания.
— Конечно, действуют, — ответил горожанин.
— Так, значит, если я опущу свое письмо в ящик, то оно дойдет до… — Иван запнулся, подумав: а не опрометчиво ли открываться чужому человеку, не вляпаться бы опять в какую передрягу, но приветливый взгляд добрых глаз, с любопытством разглядывавших его, подсказал ему, что этот красивый панок нисколько не похож на тех панов и подпанков, которых он знал в родном краю, и потому закончил со всей искренностью, — до Москвы, сударь?
— До Москвы? — переспросил панок.
— Так, до Москвы, — подтвердил Иван.
— О-о, — словно бы даже обрадовался панок. Он оживился, весь превратившись в любопытство, потянулся за письмом. — Можно, господин жолнер, взглянуть, кому оно адресовано?
— Пишем, — Иван оглянулся на двоих офицеров, проходивших мимо, понизил голос, — письмо Ленину про наши галицийские порядки. О, вы не можете представить, как там издеваются над людьми.
Горожанин нахмурился, спросил:
— Так чем же вам может помочь Ленин?
— О, стоило бы ему только захотеть. — Иван, сбив на затылок шапку, заявил с непоколебимой уверенностью: — С Лениным никому не совладать. Он из земли вышел. А земля необорима. Она вечная.
Ироническая усмешка скользнула на лице горожанина. Он мог бы не слушать этого темного лемка и, однако же, не перебивал его, напротив, ему было любопытно послушать обольшевиченного жолнера-галичанина. Для газетчика такая встреча — настоящая находка. Еще бы! Послушать наивную болтовню ив уст солдата, которого в рядах австро-немецкой
— Вы не боитесь со мною так говорить? — спросил панок, когда Иван замолк.
— А почему мне бояться? — Иван неопределенно хмыкнул, словно был смущен вопросом, но не проявил никакой тревоги. — Чего бояться? Вы ж не жандарм. И не помещик.
— Хоть и не помещик, а мог бы тебя, вояка, легко спровадить на виселицу. В этих газетах… — Панок потряс пачкой перед глазами Ивана и с гордостью честолюбивого автора произнес: — Сегодня в газетах помещена моя статья. Да-да, как раз на эту тему. О могуществе наших друзей. — Он вытащил из пачки одну газету и сунул Ивану. — На, почитай, может, поумнеешь.
— Может, и поумнею, — словно бы соглашаясь, ответил Иван.
— Да благодари бога, — продолжал панок, — что принадлежишь к той же нации, к которой принадлежу и я. Жаль было бы мне видеть тебя на телеграфном столбе. Читай, читай! — и с этими словами он пошел дальше, гордый, вероятно, тем, что, может статься, и научит уму-разуму темного галичанина.
А Иван все стоял, смущенный до крайности, растерянный и вместе с тем злой на себя, что не умеет разбираться в людях и чуть не отдал письмо швабскому холую.
— Одной нации, чтоб ты пропал, сукин сын! — бормотал он, складывая газету.
В отвратительном настроении вернулся Иван в казармы. Скинул шинель, разулся и, вопреки приказу не ложиться днем, лег навзничь на койку, покрытую серым одеялом, и, подложив ладони под голову и смежив веки, унесся мыслью к родному дому. То он беззвучно беседовал с женой либо со старшим сыном, то обходил свои каменистые полоски, советуя Катерине, за что следует приниматься в поле, куда в первую очередь возить навоз, каким зерном засевать. А то видел себя на памятном мосту через Сан, на котором в давние годы молодости поклялись они с Катрусей в вечной любви… За такою неслышною беседой, то вспоминая прошлое, то обмениваясь мечтами о будущем, легче было ему коротать свой вынужденный досуг между боями и муштрой.
Нынче же его мысли все больше вертелись вокруг письма. Как переслать его адресату? Что скажет он людям, когда вернется — а это будет скоро — домой? Вокруг, газды мои, швабы. Швырнешь, человече, в пса, а угодишь в шваба. Так что не знаю, газды мои, что и предпринять. Почту в Москву не пускают. Передать письмо через вторые руки не с кем. Разве что сам, если хотите того, проберусь как-нибудь туда. С таким письмом москали меня пустят, лишь бы с дороги не сбиться…
А и вправду не сбился. Точно в сказке получается. Ему показывают дорогу, помогают перебраться через леса, а на краю света, над самым океаном, ведут к высокому хрустальному дворцу. «Письмо с тобой, газда Иван?» — слышит он голос Пьонтека. Иван не верит своим глазам. Перед ним стоит саноцкий машинист, не знающий страха поляк, так упорно державшийся своих убеждений, боевитый, молодой, без седины в волосах, и мило этак улыбается ему. «Откуда ты здесь взялся, Ежи?» — «Го-го, Иване, моя обязанность быть там, где у людей беда. Ведь за тобой следят жандармы. Сам Скалка не спускает с тебя глаз». Иван смеется: «Не так уж хитер этот лютый пес. Обвел я его вокруг пальца с Вышиваным, обману и сейчас…»