Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

— К услугам, сэр...

— Мне нужна Москва. Телефон в Москве...

Без ответа его перебросили к телефонисту на централь­ной Сингапура, который скороговоркой потребовал:

— Оплата здесь, в Сингапуре? Ваш номер?

— Это Шемякин, — сказал Бэзил дежурной стенографи­стке в газете. Голос отрикошетил где-то вдали, за Гималая­ми, морями, пустынями и географическими зонами, почти возле Кронштадтского бульвара, и вернулся.

— Кто это? — крикнула она в ответ.

Наверное, вопрос ее отрикошетило тоже, потому что она крикнула снова:

— Да кто это? Шемякин? Вы? Алло! Сингапур!

— Я... Вызовите меня

сразу после того, как расстанемся сейчас, гостиница «Стрэнд», номер телефона... комната 404.

Он повесил трубку. Телефон опять зазвонил.

— Две минуты, сэр, — сказал оператор.

— Меня сейчас вызовут из Москвы. Не прозевайте, пожа­луйста. Это из газеты.

— Разумеется, сэр.

Когда вызывали из Москвы, платежи производились там же.

Ему пришлось бежать из-под душа, заворачиваясь в по­лотенце, к надрывавшемуся телефону.

— Ну, теперь здравствуйте, Машенька, — сказал Бэзил. — Я по вас соскучился. Принимайте... Так... Число, собкор... Сингапурская биржа Симэкс, где ежедневный объем сделок колеблется от 6 до 8 с половиной миллиардов долларов, толь­ко что оборудована системой автоматической координации с Чикагской и Токийской. Другими словами, сфера деятель­ности межнациональных корпораций в Юго-Восточной Азии теперь связана «компьютерной цепочкой» — чутким на рыночную конъюнктуру нервом, соединившим Восток и За­пад. Символично, что первый сигнал, поданный по новой информационной линии, довольно тревожный. «Свирепое нападение доллара на азиатские валюты» — таков его смысл... О вводе новой системы связи оповестили по тради­ции, как и о всех важных новостях на бирже, ударом в коло­кол. Возможно, что он прозвонил одновременно с этим и по надеждам тех, кто полагал, что ведущие центры финансового разбоя еще не скоро доберутся до здешних мест... Свирепое нападение доллара на сегодня оказалось отбитым. Более то­го, он покатился вниз, и торжествуют японская иена и бри­танский фунт. Однако кто бы ни выиграл, ясно, что в этой части мира...

— Здесь для вас телефонограмма, — сказала Маша, когда он закончил.

— Давайте.

— Шемякину. Удивлены затянувшимся ожиданием обе­щанного очерка, попытайтесь выслать и фотографии...

— Спасибо, до свидания, — сказал в трубку Бэзил.

Шеф, просмотрев информацию о бирже, поморщится: кому в условиях планового социалистического хозяйства нужны эти «не-новости» про финансовые передряги?

Про компьютерную связь оповестила Барбара Чунг, ког­да он звонил ей из Чанги. А объем сделок назвал Севастья­нов. Бухгалтер-фанатик вывел цифру, порывшись в финан­совом приложении к «Огрейте тайме», принесенной стюардессой. Шемякин впервые в жизни видел, как его чи­тают.

— Тут и есть главные новости, — сказал Севастьянов. — Жалко, мало понимают это...

С Барбарой Чунг Шемякин попал за общий столик в переполненном зале клуба иностранных корреспондентов в бангкокской гостинице «Дусит тхани» после своего голицынского отпуска.

Застекленный гигантский гриб — ярко освещенный клубный этаж, двадцать второй и самый верхний в высот­ке — зависал над перегруженным ползущими в пробках ма­шинами проспектом Рамы Четвертого подобно неопознан­ному летающему объекту.

Пять старичков — четыре азиатца и «фаранг» — развали­лись в креслах за столом президиума с микрофонами, между которыми янтарно отливали стаканы с пивом. Божьи оду­ванчики с пергаментными,

слоновой кости лицами, если не считать заросшего бородой до воротника рубашки англичанина, вспоминали бои в джунглях с японцами в сороковых годах. Названия холмов, на которых сидели в обороне, речу­шек, в которых тонули, имена парашютистов, выбрасывае­мых с самолетов, прилетавших из Дели, экзотические марки оружия полувековой давности назывались привычно и без запинки.

— Не все, наверное, если спросить, вспомнят имена соб­ственных внуков и правнуков, а тогдашняя ерунда сидит в головах будто вколоченная, — сказала соседка. Она запусти­ла магнитофончик со спичечный коробок, да выключила.

Старички строчили по-английски, материал шел густой, очерк о ветеранах мог получиться ошарашивающий. На по­лях блокнота Бэзил набросал три вопроса самому древнему, к которому намеревался, говоря профессиональным жарго­ном, присохнуть особо в перерыве. Поэтому только помор­щился на реплику соседки, давая понять, что не до нее. Иг­рающих в журналистику бездельниц в клубе хватало.

Нечаянно он смахнул локтем со скатерти ее зажигалку. За крохотным столиком ютились-то впятером. Пришлось на­шаривать вещицу на ковре, улыбаться и бормотать извине­ния.

— Я — Бэзил Шемякин, — назвал он себя.

— Я — Барбара Чунг...

Теперь жалеть о неловкости не приходилось. Имя стояло под финансовыми колонками и экономическими обозрени­ями в сингапурской «Стрейтс тайме», информативными и свежими. Женщина, которая их писала, надела в этот вечер красный жакет с буфами на плечах и позолоченными литы­ми пуговицами. Длинные волосы, отдающие рыжиной, она зачесала копной на затылок, обнажив уши с крупными серь­гами. Сероватый камень в золотой треугольной рамке. Как в кольце на пальце, который щелчками пускал зажигалку вол­чком. Выпуклый лоб, коротковатый нос и глаза, разрез кото­рых, видимо, увеличили косметической операцией, выдава­ли китаянку. Манера смотреть — вперед и вниз, как бы ненароком, скользящим взглядом, но не от хитрости или враждебности, а из вежливости — подтверждала догадку.

Она протянула руку.

— Мистер... мистер-

Ладони так привычно легли одна в другую, что удивились оба.

— Шемякин, Бэзил Шемякин, — подсказал он и принял­ся искать в кармашке кожаной обертки блокнота визитную карточку.

— Вы, что же, ирландец? Независимый или ваша газета так далеко, что я не слышала такого имени?

— Нет, мисс... Я правильно говорю?

— Вы правильно говорите.

— Да, мисс Чунг... То есть нет, в том смысле, что я не ирландец. Я пишу на языке, на котором вы просто не читаете. А газету мою определенно знаете.

Визитная карточка лежала возле зажигалки, придавлен­ная пальцем с кольцом, матово сверкнувшим сероватым камнем.

— Вау! Да вы — коммунист!

— Должно быть, — сказал он. — А вы — известный знаток капиталистических воротил и закадычный друг многих из них в этом районе Азии, верно?

— Зовите меня просто Барбарой, Бэзил.

Предложение означало переход на «ты», хотя в англий­ском все оставалось по-прежнему.

— Спасибо, конечно...

Перед ней ничего не стояло, но он не рискнул что-нибудь предложить, хотя официант вертелся рядом. «Профи» в клу­бе не угощали, каждый пил и ел на свои, а если случалось поставить кому бочкового или баночного, в ответ непремен­но следовало то же самое.