Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

— И очень сладкое, — добавил появившийся уже без чай­ной розы Шемякин. — Обратите внимание, как приторны мелодии про далекую любимую родину на всех языках и на всех музыкальных инструментах мира... А? Не прав я?

— Дерзишь? — спросил Дроздов. — И являешься с цвета­ми, и расточаешь комплименты заведующей канцелярией? Не боишься вести себя опрометчиво?

Они перебежали назад, в консульский флигель.

Вымокший Дроздов курил в обычной манере. Не выни­мая сигареты изо рта, глаза щурились от дыма.

«Ну

и тип», — подумал Севастьянов.

Список телефонов внутренней посольской связи шевели­ло на стене сквозняком от кондиционера. Библиотечный значился пятым. Напротив указывалось — «К. Немчина». Аппарат стоял под списком.

— Пойду возьму в приемной чемодан. Он у меня с утра тут, — сказал Шемякин.

Теперь они остались втроем — Севастьянов, консул и где- то в глубине старого особняка, почти невидимого за дождем, у телефона с номером пять Клава.

— Да когда же? Сейчас борзописец придет с чемоданом — и на аэродром. Времени в обрез...

— Вот тоже герой, — сказал врастяжку Дроздов.

— То есть?

— У него увели жену, а ты уводишь...

Севастьянов ощутил отвратительную оскомину страха в горле, да и что было говорить?

Консул отошел к зарешеченному окну, согнулся, чтобы рассмотреть дождь. Добавил скучным голосом:

— Дар у него редкий. Может, стервец, писать с натуры. И пишет. В газете, конечно, гибнет, там это не нужно... Работай он в Европах или Америках, ну хоть Япониях, а тут дикость и отчуждение для цивилизованной женщины с образовани­ем и взглядами. Даже не Лиссабон. И не Алентежу. Вот так-то... Значит, давно знакомы с Клавой Немчиной?

— Разве заметно?

— Ее мужу стало заметно, — ответил Дроздов буднич­но. — Возможно... Возможно, я не должен этого говорить. Но он мне пожаловался.

Спасибо, что сказал...

Ног и побывал в гостях, — сказал Дроздов. — Вот так- то... Компания у вас с Шемякиным самая подходящая...

Получилось, что жалеет сразу обоих, Шемякина и Сева­стьянова.

— Можешь набраться наглости и попросить передать прощальный привет, — сказал Дроздов, придавливая сига­рету в пепельнице с окурком, на котором алела губная пома­да. Курила в посольстве только одна женщина, к которой и ходил с розой Шемякин.

Перехватив взгляд Севастьянова, добавил:

— Заведующая канцелярией — моя жена... А у Немчин я был вчера один, потому что отправляем курьеров в Москву и у нее много машинописной работы... Ну что, Бэзил, готов?

Вопрос относился к Шемякину.

Разговаривать с журналистом в машине не хотелось, но Севастьянов превозмог себя. Не из вежливости. Потому что лучше было ни о чем не думать. Ни о чем. И говорить о пустяках.

— Извините, — сказал он. — Почему вас этим странным именем зовут?

— Хэ! Василием я был давным-давно, никто и не помнит когда, хотя

по паспорту я, конечно, Вася. Сложилось... Учил­ся в иностранной школе, в Шанхае, родители тогда оказа­лись в эмиграции, до войны... А теперь это удобно. Бэзил сподручнее произносить.

Машина стояла в раздвинувшихся посольских воротах, не в состоянии втиснуться в транспортный поток, вырвав­шийся от светофора на Саторн-роуд.

— Черт бы их побрал! — сказал водитель.

— Что? — спросил Шемякин.

— Да черт бы побрал это движение!

— Не тужи, старина... В Москву вернешься теперь к тако­му же. Успеем, не нервничай.

Все-таки они припозднились, хотя скоростную дорогу в аэропорт Донмыонг затопление не зацепило. Дикторский голос взывал из-под сводов огромного зала:

— Следующих рейсом ти-джи четыреста тринадцать Бангкок — Сингапур — Джакарта господ Чон, Кау, Тан, Ео и Ю, а также Себастьяни и Шемья Кэн просят срочно пройти на посадку, ворота четыре! Господ Чон, Кау, Тан, Ео... Шемья... Шемья... Ю... — Последний предупреждающий вы­зов!

Шаркая по кафелю лакированными штиблетами, разве­вая полы клубных блейзеров с золочеными пуговицами и неимоверными разрезами до лопаток, оглядываясь и бес­прерывно махая кому-то позади, к пограничному контролю семенили с пластиковыми кульками беспошлинного мага­зина господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю. Севастьянов и Шемякин ринулись за ними. Самолет сдвинулся, когда тайка-стюардесса, улыбающаяся от счастья видеть их на борту, рассажи­вала «господ» по свободным местам в салоне «боинга».

—... Здесь ваш капитан, — оповестил первый пилот гром­коговоритель. — Приветствую на своем борту и желаю при­ятного полета. Я особо предупрежу всех, когда будем прохо­дить над экватором...

— Давайте на «ты», — сказал Севастьянову журналист. — Вроде бы мы одногодки. Идет?

— Буду звать тебя Бэзил?

— А на дядю Васю я, может, не отреагирую!

— Значит, ты до Джакарты?

— Вообще туда. Но на сутки остановлюсь в Сингапуре... Визы у меня нет. По правилам, однако, могу получить на двадцать четыре часа транзитную при условии предъявле­ния билета с подтвержденным рейсом. Обычно давали. В Сингапуре управляют законники... Да ты знаешь, наверное. Тебя будут встречать?

— Должны бы прислать из торгпредства машину. Пое­дешь со мной до города?

— По обстановке... Местный коллега обещал показать там вашу биржу... Говорят, соединена с Чикагской и Токийской напрямую с поправкой на разницу во времени.

— Верно говорят, — сказал Севастьянов. И подумал: «Не бывать мне больше на этой бирже».

— А в Джакарту надолго?

— На две недели... Год ждал визы.

— Что так?

— Торговым людям не понять. А вдруг я шпион? Все журналисты пьяницы, шпионы и бабники...