Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Марчуков Андрей Владиславович

Эти строки, принадлежащие ещё одному русскому поэ­ту — Р. И. Дорохову (офицеру, другу Пушкина и Лермонто­ва, одному из прототипов Долохова из «Войны и мира» [198] ), очень хорошо раскрывают и тот образ «страны финнов», ко­торый присутствовал в русском сознании, и распространён­ные в русском обществе того времени эстетические идеалы.

Гоголь же, видевший самый «гладкий» и «мокрый» её кусочек, не оставляет за этой страной даже шанса на худо­жественную привлекательность. На контрасте с блёклым севером с его неяркими видами и сыростью буйная кра­сота малороссийской природы становилась лишь очевид­нее и притягательнее. Поэтому неслучайно, что нарисо­ванный Гоголем образ Малороссии, где он провёл детство и юность, строился у него, в том числе, и на противопо­ставлении Петербургу, возведённому на краю той самой «страны финнов». А облик и характер её обитателей — когда весёлых, когда лиричных, когда широко разгуль­ных, когда простоватых, но всегда овеянных теплотой, — на контрасте с жителями столицы, лишёнными своего колорита северной неяркостью, а также суетой и обыден­ностью

жизни.

198

Лосиевский И.Указ. соч. С. 155.

Потом Гоголь обратит свой писательский взор к этой будничности жизни, мимо которой проходят, не обращая на неё внимания, хотя там может быть сокрыто что-то очень важное; постарается именно в этой обыденности отыскать человека. Уже «Старосветские помещики» являются шагом вперёд на этом пути. Ведь гораздо труднее увидеть возвы­шенное в человеке неприметном, чем в прометеевской на­туре, труднее отыскать красоту в обыкновенной или даже пошлой жизни, чем в бурные годы войн и народных дви­жений. Тем дороже была увиденная Гоголем и показанная миру необычная для всей этой, в общем-то пустой старо­светской атмосферы с её бесконечными обедами и сну­ющими по двору гусятами, любовь Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича, и потому щемящей грустью про­никнут весь рассказ о них. «Чем предмет обыкновеннее, — писал Гоголь, — тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было между прочим совершенная истина» [199] .

199

Гоголь Н. В. ПСС. Т. 8. С. 54. (Статья «Несколько слов о Пушкине».)

А северная неяркость и суетность дополнялись «стёр­тостью» и обезличенностью «народности» петербуржцев. Петербург Гоголь не любил не только из-за климата. Лишь только попав туда, он сразу же уловил, что этот город по своему духу был чужд России. «Петербург вовсе не по­хож на прочие столицы европейские или на Москву, — пи­сал он матери. — Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на неё печать националь­ности, на Петербурге же нет никакого характера: иностран­цы, которые поселились сюда, обжились и вовсе непохожи на иностранцев, а русские в свою очередь объиностранились и сделались ни тем, ни другим» [200] . Интересно, что Гоголь сделал это заключение ещё не видя ни Москвы, ни европейских столиц, однако наблюдение это оказалось весьма точным. Потому и были его казаки и ведьмы, му­жики и бабы, семинаристы и дивчата такими притягатель­ными, что сохранили этот отпечаток народности.

200

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 10. С. 139.

Непременным атрибутом цветущего южного края ста­новилась ночь — время суток, вообще весьма почитаемое сентименталистской и романтической литературой, время, когда мир меняется, из понятно-обыденного становясь не­познанным и таинственным. Русский читатель был знаком с малороссийской ночью, и не только по впечатлениям пу­тешествующих. Одно из самых поэтических её описаний дал Пушкин:

Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звёзды блещут. Своей дремоты превозмочь Не хочет воздух. Чуть трепещут Сребристых тополей листы. Луна спокойно с высоты Над Белой Церковью сияет И пышных гетманов сады И старый замок озаряет. И тихо, тихо всё кругом... [201]

201

Пушкин А. С.Собр. соч. в 10 т. Т. 3. С. 189.

Пушкин бывал в Малороссии и Новороссии (в 1820­1824 гг.), пересекал их в разных направлениях, посетил свыше 120 населённых пунктов [202] , то есть видел больше, чем молодой Гоголь. Побывал он и на Правобережье, где тот оказался позже. И уж конечно Пушкин на собственном опыте знал, что такое украинская ночь.

Но как тут понять, «украинская» ли она, или же это южная ночь вообще («балканская», «крымская», «итальян­ская»), увиденная глазами человека «с севера»? Южную ночь ни с чем не сравнить, и всякий, хоть раз окунувшийся в неё, уже никогда её не забудет. Не забудет её тёплого ды­хания. И бездонно-чёрной глубины усыпанного звёздами неба, такими ярким и близкими, что, кажется, можно до­тронуться до них, стоит лишь протянуть руку. И возника­ющего под этим, словно бы раскрывшимся, небом чувства сопричастности с вечностью мироздания... Почувствовать разницу мог разве что сам южанин, не просто видевший эту ночь, но пропустивший её через себя.

202

Заславский И. Я.Указ. соч. С. 5.

Гоголь любилэту ночь. В записях Михаила Максимо­вича сохранился один замечательный эпизод, относящий­ся к 1850

году. Ему довелось путешествовать по родным для Гоголя местам, а затем они встретились с Николаем Васильевичем и направились к тому в гости. «Мы перееха­ли через Псёл и ехали в Васильевку ночью, при свете пол­ного месяца, — вспоминал Максимович. — Наслаждением для меня было промчаться вместе с Гоголем по степям, ле­леявшим его с детства. И никогда я не видал его таким оду­шевлённым, как в эту Украинскую ночь»(выделено самим Максимовичем) [203] .

203

Максимович М. А.Указ. соч. Т. 2. С. 358.

Прочувствовав эту ночь изнутри, Гоголь хотел всему миру показать её прелесть и очарование. И потому не мог согласиться с пушкинским описанием, слишком, как ему казалось, общим, неконкретным, сделанным скользнув­шим по ней мимолётным взглядом. «Только я знаю, какая она!» — как бы хотел воскликнуть он и с молодой горяч­ностью вступил с Пушкиным в замаскированный спор, от лица Рудого Панька спросив русского читателя (а может, и самого поэта): «Знаете ли вы украинскую ночь?» И тут же сам ответил: «О, вы не знаете украинской ночи!» И, заин­триговав, дал своё ощущение этого образа:

«Всмотритесь в неё. С середины неба глядит месяц. Необъ­ятный небесный свод раздался, раздвинулся ещё необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан бла­гоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвиж­но, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огром­ную тень от себя. Тихи и покойны эти пруды; холод и мрак вод их угрюмо заключён в тёмно-зелёные стены садов. Дев­ственные чащи черёмух и черешен пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник — ночной ве­тер, подкравшись мгновенно, целует их. Весь ландшафт спит. А вверху всё дышит, всё дивно, всё торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в её глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь! И вдруг всё ожило: и леса, и пруды, и степи. Сыплет­ся величественный гром украинского соловья, и чудится, что и месяц заслушался его посереди неба... Как очарован­ное, дремлет на возвышении село. Ещё белее, ещё лучше бле­стят при месяце толпы хат; ещё ослепительнее вырезываются из мрака низкие их стены. Песни умолкли. Всё тихо. Благоче­стивые люди уже спят. Где-где только светятся узенькие окна. Перед порогами иных только хат запоздалая семья совершает свой поздний ужин» [204] .

204

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 1. С. 159. («Майская ночь, или Утопленница».)

С такой эмоциональностью передать образ ночи и дрем­лющего украинского села [205] мог лишь тот, кто с детства впитал его и хочет, чтобы так же, как он сам, полюбили его другие. И, как и в случае со знойным летним днём, образ «божественной» малороссийской ночи становился ещё бо­лее живым и конкретным на контрасте с северными ноча­ми, где соловьи, уж конечно, не могли «греметь», а месяц не мог плыть так же «блистательно и чудно», как там, «в не­объятных пустынях роскошного украинского неба» [206] .

205

Уже в наши дни в чём-то сходный их образ был дан в мультипликационном фильме «Жил-был пёс» (студия «Союзмультфильм»,1982 г., режиссёр и сценарист Э. В. Назаров). Как знать, может, имен­но этот мультфильм для многих и в России, и на Украине (прежде всего горожан) послужил основой их восприятия малороссийского села и Украины вообще?

206

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 1. С. 180.

Хотя если вдуматься, то так ли уж сильно отличается это экспрессивное, личностное описание от сдержанно­-простых, но ёмких строк Пушкина? Но здесь важно другое. И знойное лето, и божественная ночь, и сады с налитыми тяжёлыми плодами и свисающими до земли ветвями, всё это «яхонтовое море слив» и «багрянец вишень», создавали неповторимый зрительный образ Малороссии. И все эти краски сливались с красками степи — одного из самых яр­ких образов в гоголевской природно-географической па­литре.

Образ поля-пространства в русской культуре занимает одно из важных смысловых мест. Русский мир издревле был тесно связан со степью или, лучше сказать, со Сте­пью, поскольку представала она для Руси-России скорее не как природный регион, а как особый культурный мир. Мир — пограничье, мир — конкурент, близкий географиче­ски и важный политически, но таящий в себе постоянную опасность. И даже как переходное пространство от «этого света», где полной грудью дышит жизнь, на «тот», где очень вероятна смерть (что было отражено уже в «Слове о пол­ку Игореве»). Из Степи приходил враг, начиная ещё с пе­ченежских и половецких нападений на Киев и заканчивая опустошительными набегами крымских татар на малорус­ские земли и саму Москву; туда угоняли в рабство русских людей. И одновременно там закалялась в боях Русь, именно там проявлялся человек, именно там жизнь могла одолеть смерть. Русский мир, в конечном счёте, победил — угроза была устранена, степи стали российской землёй и посте­пенно заселялись великороссами и малороссами. Но эмо­циональный контакт с этим миром, недавно ещё чужим и опасным, а теперь враз ставшим своим, устанавливался ещё долго.