Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Марчуков Андрей Владиславович

«Коренной народ Русский есть племя славянское», говоря­щее на одном русском языке, значилось в «Русской Правде». Состоял он из нескольких «разрядов» со своими местными наречиями. В их числе «россияне» («руссы»), иными слова­ми, великороссы; «малороссияне» (жители двух губерний левобережной Малороссии); «украинцы» (то есть население Слободской Украины — Харьковской и части Курской гу­берний); «руснаки» (жители трёх правобережных южнорус­ских губерний); и «белорусцы» (Витебская и Могилёвская губернии). В число русских племён входили также казаки, причём особо подчёркивалось, что они «от прочих росси­ян» отличаются «не столько происхождением своим», сколь­ко особым образом жизни. На некоторые различия между «разрядами, Коренной Русский народ составляющими», де­кабристы смотрели как на естественную черту любого боль­шого народа («нет того большого Народа, которого бы язык не имел различных наречий»), считали их несущественны­ми и исходили из того, что они должны исчезнуть («быть слиты в одну общую форму»). Слияние должно было осу­ществляться в том числе на терминологическом уровне: всех их «истинными Россиянами (то

есть русскими; тогда эти слова являлись синонимами, даже и теперь при переводе на иностранные языки эти «внутренние» нюансы попросту исчезают. — А. М.)почитать и от сих последних никакими особыми названиями не отделять» [147] .

147

Пестель П.Русская Правда. С. 148-169.

А в государственно-политическом отношении декабристы были патриотами, превыше всего ставя единство России. Ис­ключение делалось для Польши, которой предполагалось пре­доставить самостоятельность (но при этом она должна была оставаться в тесном военно-политическом союзе с Россией). Однако ради решения «польского вопроса» и объединения усилий с польскими тайными обществами против обще­го врага — самодержавной системы, и частично испытывая идейное воздействие с их стороны, некоторые представите­ли декабристских организаций были готовы пойти возрож­дённой Польше на уступки и передать ей часть тех земель, что Россия приобрела у неё по разделам. Так, М. П. Бестужев- Рюмин на допросе показывал, что некоторые члены Южного общества были согласны «области недовольно обрусевшия» и потому «душевно» слабо привязанные к России «возвратить Польше», и в их числе «губернию Гродненскую, часть Вилен­ской, Минской и Волынской». Об этом же прямо указывалось и в «Русской Правде». О том, что в декабристских кругах рас­сматривали возможность передачи полякам Литвы, Подолья и Волыни, упоминал и Рылеев (подчёркивая при этом своё ка­тегорическое несогласие с подобными планами) [148] .

148

Восстание декабристов. Материалы. Т. 1. М., 1925. С. 180; Т. 5. М., 1950. С. 62, 63; Пестель П.Указ. соч. С. 117-119.

Очевидно, что планы эти были продиктованы прежде всего политическими расчётами. Приди декабристы к вла­сти — и ещё неизвестно, получили ли бы поляки что-нибудь из обещанных им территорий. Кстати, переговоры с поль­скими обществами закончились ничем — по большей ча­сти по вине поляков, но в немалой степени ещё и потому, что планы передачи полякам российских земель встрети­ли сопротивление в самой декабристской среде. Но в то же время не стоит сбрасывать со счетов и тот момент, что эмо­циональная привязка к этим «недовольно обрусевшим» землям как к «своим» и «русским» не всегда и не у всех была уж очень прочной.

Собственно, подобное восприятие этих земель и даже планы территориального укрупнения за их счёт Царства Польского имелись не только среди части оппозиционе­ров. В 1818 году сам император Александр I дал понять, что не исключает возможности передачи Польше (во имя завоевания доверия и преданности польской аристократии и шляхты) некоторых западных территорий, присоединён­ных к России при Екатерине II [149] . Декабрист Иван Якушкин указывал, что его товарищи встретили это известие с воз­мущением. Кондратий Рылеев пенял российским властям, что за тридцать лет (это говорилось во время следствия, в 1826 году) они не сделали ничего, чтобы «нравственно присоединить» эти земли к России, и называл «великой погрешностью» наименование их в официальных актах «польскими или вновь присоединёнными от Польши» [150] .

149

Западные окраины Российской империи. С. 90.

150

Восстание декабристов. Т. 1. С. 180.

Как легко убедиться из свидетельств Якушкина и Ры­леева, наряду с «космополитическо-полонофильским» и «неповоротливо-бюрократическим» отношением к запад­ным землям, распространённым, главным образом, в рос­сийской властной среде, в русском обществе всё крепче начинала проявляться и другая тенденция. Эти террито­рии рассматривались как древние русские земли, невзирая даже на их польский облик и потому пока довольно слабую эмоциональную привязанность к ним. Иван Долгорукий, очень живо демонстрируя следы польского присутствия на Правобережье, тем не менее нисколько не колеблясь, называет Киевскую губернию «самой древней российской провинцией» [151] .

151

Долгорукий И. М.Путешествие. С. 150.

На планы Александра I откликнулся и политический антагонист декабристов Н. Карамзин. В своём «Мнении русского гражданина» (1819 г.) он от лица русских (есте­ственно, прежде всего дворянства) убеждал царя не по­такать полякам и не совершать этого шага, объясняя, что «никогда поляки... не

будут нам ни искренними бра­тьями, ни верными союзниками». Карамзин прямым тек­стом говорил Александру, что пойдя на «разделы самой России», он может потерять доверие современников и по­томков. «Вас бы мы, русские, не извинили», — пишет он. И слова эти, сказанные, без сомнения, со всем почтением верного подданного к своему государю, тем не менее могли помочь Александру «вспомнить» события не столь уж дав­ние. А именно «внезапную» кончину его отца, императора Павла I, также «утратившего любовь» (хоть и по другим причинам) своих привилегированных подданных.

«Белоруссия, Волыния, Подолия, вместе с Галицией, были некогда коренным достоянием России», — доказывал свою точку зрения Карамзин, прибегая к аргументам историче­ского и династического характера. «Если Вы отдадите их, то у Вас потребуют и Киева, и Чернигова, и Смоленска, ибо они также долго принадлежали враждебной Литве». Это ве­ликодушие вредно для России — убеждал он царя [152] .

Сходным образом мыслили и декабристы. Например, Рылеев был уверен, что «границы Польши собственно начинаются там, где кончатся наречия малороссийское и руськое (то есть область проживания галицких руси­нов. — А. М.) или по-польски хлопское; где же большая часть народа говорит упомянутыми наречиями и испове­дуют греко-российскую или униатскую религии, там Русь, древнее достояние наше» [153] . Тем самым к исторической ар­гументации, изложенной Карамзиным, он добавлял ещё эт­ническую и религиозную.

152

Карамзин Н. М.О древней и новой России. С. 437, 438.

153

Восстание декабристов. Т. 1. С. 180.

Образ Правобережных земель как отторгнутых от Руси- России иноземным врагом, как политического и нацио­нального пограничья на десятки лет стал центральным в русском сознании.

Куда отдвинем строй твердынь? За Буг, до Ворсклы, до Лимана? За кем останется Волынь? За кем наследие Богдана? —

чуть позже, в 1832 году, в своём стихотворении «Бородин­ская годовщина» напишет по поводу этого давнего поль­ско-русского геополитического спора Пушкин [154] .

154

Пушкин А. С.Собр. соч. в 10 т. Т. 2. С. 207.

Впрочем, в отношении земель, лежащих на запад от Днепра, русскому обществу определиться было даже в чём-то проще: они могли быть или польскими, или рус­скими. Надо было лишь осознать, что такая дилемма су­ществует, и отнестись к ним как к изначально русским, не обращая внимания на их сегодняшний облик. С Мало­россией дело обстояло несколько сложнее. Там, как уже говорилось, имелась ещё и казачья историческая состав­ляющая, в отношении которой тоже приходилось опреде­ляться.

Эмоциональная связь с Малороссией в русском обще­стве была, несомненно, крепче. И в том числе в его оппо­зиционных группах, хотя создание на малороссийских землях двух федеративных единиц, как это предусматри­вал проект Н. Муравьёва, могло бы притормозить давно идущие интеграционные процессы (кстати, такая перспек­тива тоже была приемлема для польских реваншистов) [155] . Но идеи борьбы за «свободу» против «тирании» не всегда укладывались в рамки политических проектов и консти­туций, приобретая порой неожиданное звучание. И имен­но Малороссии довелось испытать на себе действие этих доведённых до крайности «гражданских» политических установок. Пример тому — поэтическое творчество Кондратия Рылеева.

155

Щёголев С. Н.Указ. соч. С. 43; Ульянов Н. И.Указ. соч. С. 151.

Вообще-то взгляды Рылеева на Малороссию в основе своей вполне привычны и традиционны для русского об­щества. Это становится видно сразу же, как только его по­литические пристрастия отступают на второй план. Круг исторических врагов Малой Руси он обрисовывает недвус­мысленно.

Грехи татар, грехи жидов, Отступничество униатов, Все преступления сарматов [156] Я на душу принять готов. —

говорит Наливайко, герой его одноимённой поэмы. И го­тов он это сделать ради того,

156

Под «сарматами» в данном случае имеются в виду поляки. Название происходит от сарматизма– социально-культурной идеологии, рас­пространённой среди польской шляхты (конец XV — XIX в.). Суть идеологии сарматизма состояла в том, что шляхта выводила своё происхождение от древнего народа сарматов. И тем самым подчёр­кивала свой особый статус, социально и культурно отделяя себя от простого народа.