Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Марчуков Андрей Владиславович

В ещё большей степени, чем сугубо литературные во­просы, к переосмыслению «Тараса Бульбы» Гоголя под­вигли размышления над сущностью России, которую он, по мере своего обращения к христианству, стал понимать в её духовном смысле, как Святую Русь, как землю, «от ко­торой ближе к родине небесной» [288] , — то есть возвраща­ясь к её изначальному пониманию, жившему в православ­ном сознании. А с этим были связаны и его размышления над судьбой Малороссии, на которую он стал смотреть как на неразрывную часть Русской земли и Святой Руси, а потому и не желал национального и культурного её от­деления и отдаления от России.

288

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 14. Письма 1848-1852. М., 1952. С. 203-204.

Мотив единства — творческого, эстетического, куль­турного — вообще один из главных

у Гоголя, и чем старше он становился, тем больше стремился к тому, чтобы жизнь и мир были цельными, а не раздробленными. И в «Тарасе Бульбе» мотив единства (народного, семейного, нацио­нального) тоже главный. Толпа превращается в народ— народ-герой, народ-победитель, народ, достойный Христа, народ с живойи прекрасной душой — лишь тогда, когда его преображает великое дело и великое чувство (как это происходило с запорожцами, когда они узнали о польских зверствах или услышали слово Тараса о русском товарище­стве).

Да, мир Сечи далёк от нравственного совершенства. И мотивы, которыми в своей мирной и военной жизни порой руководствовались казаки, глубина и строгость их веры, методы «деятельности» вызывают вопросы и не позволяют толковать их прямолинейно. Впрочем, всё это соответствовало исторической правде и духу вре­мени, да и методы ведения войн и карательных опера­ций их врагами-поляками были точно такими же, если не хуже. Таков был тот«полудикий век», говорит об этом сам Гоголь, как бы отстраняя себя и современность от той, обоюдожестокой эпохи [289] .

289

Гоголь Н. В. ПСС. Т. 2. С. 83.

Но главное даже не в этом. Гоголь писал не икону с каза­чества. И не считал то время «золотым веком» Малороссии, как думают некоторые. И все эти негативные черты облика запорожцев были ему важны не меньше, чем их высокие порывы, которые иначе, как на таком фоне и не были бы заметны. Ведь эта повесть — не только о борьбе зримой, о войне казаков против католиков-поляков и нехристей- татар. Она ещё и о борьбе незримой, о духовной брани отдельного человека и общества в целом со своими соб­ственными грехами, об их преодолении и нравственном взрослении. Эта повесть — о духовном выборе, который надлежит сделать её героям (и человеку вообще). И пото­му гибель запорожцев, сделавших этот выбор, «подавших друг другу руку на братство» и породнившихся «родством по душе», подчёркнуто религиозно-возвышенная. Она очищает их от былой неправедности, если таковая была в их жизни, и содержит в себе прообраз преображения.

Обращаясь к прошлому, такого же товарищества, тако­го же нравственного взросления, такого же преображения (только уже прижизненного) Гоголь ждёт и ищет в рус­ском обществе, где разные политические лагеря начинают расходиться всё дальше, всё меньше начинают слышать друг друга, своими спорами, «непониманием» и «социаль­ным взглядом» терзая Россию. Единения (и между собой, и с Россией) хочет Гоголь и от малороссов, среди которых предчувствует зарождение того ложного и опасного с его точки зрения течения (украинофильского, украинского), которое поставит под сомнение национальное и культур­ное, а после и политическое единство Великой и Малой Руси. Объединить Россию, помирить её, призвать на об­щие, великие дела, главное из которых — постижение Божией Истины и жизнь в согласии с ней (а это неизменно приведёт к преображению всей жизни, к преодолению всех бед и пороков), хочет он.

«У меня не было влеченья к прошедшему. Предмет мой была современность», — скажет Гоголь в своей «Авторской исповеди» [290] . Вторая редакция «Тараса Бульбы» — это кни­га о России вообще, хоть и поданная через малороссийский материал. Если бы Гоголь сам не чувствовал внутреннюю потребность в до-, переработке «Тараса Бульбы», придании ему отчётливо русского характера, он вполне мог бы его не трогать, как не трогал больше «Вечера» или другие про­изведения «Миргорода», или, наоборот, мог бы оставить и даже усилить сугубо казачий колорит и идейность этой повести (как это вскоре стали делать в своём литературном творчестве П. Кулиш и Т. Шевченко).

290

Гоголь Н. В. ПСС. Т. 8. М., 1952. С. 449.

Но писал всё это Гоголь не под давлением или чьему-то указанию, а по своей воле, в полном согласии со своими убеждениями и душевными порывами. Заметим, что рабо­тал он над второй редакцией «Бульбы» (с осени 1839, но в основном уже после середины 1840 года) параллельно с работой над «Мёртвыми душами» (вышли в мае 1842 г.), видя в них произведения, которые с разных сторон должны раскрыть одну глобальную проблему — проблему преобра­жения человека, оживления его души, помочь людям раз­решить которую он и хотел своим творчеством. И притом период их создания — один из самых счастливых и гармо­ничных в жизни Гоголя [291] . Вот эта вторая редакция

«Тара­са Бульбы» и стала подлинно поэмой,героическим эпосом, повлиявшим уже на современников писателя и продолжа­ющим воздействовать на умы и сердца его потомков. Ведь именно она стала её главным, эталонным текстом.

291

Золотусский И. П.Указ. соч. С. 310.

Конечно, не все современники тотчас обратили внима­ние на нюансы второй редакции. Довольно показателен вопрос, с которым Николай Языков обратился к своему брату: «Он (Гоголь. — А.М.), помнится, переделал «Буль­бу» для нового издания своих сочинений — заметил ли ты это?» [292] Причина тому — всё тот же малороссийский матери­ал. К примеру, Степан Шевырёв, комментируя гоголевское творчество, замечал, что в своих малороссийских произве­дениях писатель проделал путь от отрицания к утвержде­нию (то есть от констатации отрицательных сторон жизни и человеческих черт к утверждению положительных), пе­рейдя от склочных помещиков и аморфного Шпоньки к ге­роической повести о Тарасе Бульбе. И дальше он выражал надежду и уверенность, что подобная эволюция произой­дёт и «в жизни русской», и Гоголь от «Ревизора» и «Мёрт­вых душ» перейдёт к «высоким созданиям в роде “Тараса Бульбы”, взятых уже из русского мира» [293] .

292

Литературное наследство. Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Т. 58. М., 1952. С. 616.

293

Цит. по: Гоголь Н. В.Тарас Бульба... С. 506.

Шевырёв верно уловил главную мысль Гоголя, которая, по мере работы писателя над «Мёртвыми душами», всё больше становилась движущим мотивом его творчества. Но в отношении «Тараса Бульбы» он допустил неточность: эта вещь лишь по форме относилась к прочим украинским произведениям писателя, по содержанию же она принадле­жала к «русскому миру». Это, кстати, ещё раньше, до выхо­да второй редакции, почувствовал Белинский. Продолжая свою мысль о тематической и содержательной ограничен­ности произведений на украинскую тематику (особенно написанных на малороссийском наречии), он с удовлетво­рением констатировал, что писатель сумел преодолеть эту локально-этнографическую ограниченность и поднялся к проблемам всероссийским и всечеловеческим: «Для твор­ческого таланта Гоголя существуют не одни парубки и дывчины..., но и Тарас Бульба с своими могучими сынами» [294] . И хотя в повести критик видел скорее картины историче­ские, а не параллели с современностью, он отмечал, что вто­рая редакция стала «бесконечно прекраснее».

294

Белинский В. Г.ПСС. Т. 5. С. 177-178.

На первых порах на восприятии могло сказываться ещё и обстоятельство, с Малороссией совсем не связанное: а именно имевшееся среди части читателей недовольство Гоголем за чересчур неподобающее, по их мнению, сатири­ческое изображение действительности. И некоторые из них (как раз из числа тех, что сильнее ощущали различия двух русских «пород») были готовы пристегнуть к этому и «на­циональный вопрос».

Александра Смирнова (которую Гоголь просил сооб­щать ему всё, что говорят о нём самом и его произведениях в обществе) отвечала, что в светских салонах иногда разда­вались голоса, обвинявшие его в том, что «Тараса Бульбу» он писал с любовью, тогда как «Мёртвые души», где речь шла о всероссийской жизни, получились карикатурой на неё. Впрочем, Смирнова добавляла, что претензии к пи­сателю предъявляли и «хохлы» [295] . В том, что «Бульба» был написан с любовью, нет ничего удивительного. Понятно, что так воспеть героику малороссийского прошлого мог только малоросс. А вот подобное мнение о «Мёртвых ду­шах» (которых Гоголь писал с не меньшей любовью к чита­телям и отчизне) было полностью неверным. Не вдаваясь в детали, стоит лишь напомнить, что сам Николай Васи­льевич был удручён таким пониманием (а вернее, непони­манием) своей книги. «Глупой ошибкой соотечественни­ков» называл он мнение части своих читателей, принявших «Мёртвые души» «за портрет России», причём эту мысль он повторял неоднократно, в том числе в своей «Авторской исповеди» [296] . На исходно неверной посылке неверными оказывались и проведённые между произведениями па­раллели.

295

А. О. Смирнова и Н. В. Гоголь. Письма к Гоголю Смирновой (1844­1851 гг.). С. 133-134, 153.

296

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 13. С. 30.