Украшение и наслаждение
Шрифт:
Через несколько минут вошел Эмбери. Бросив на туалетный столик газету, он уселся в кресло с высокой спинкой, в котором за ужином сидела Эмма. Указав на газету, гость заявил:
— Теперь ты мой должник, ясно?
Дариус понял, что речь идет об аукционе в «Доме Фэрборна», где виконт Эмбери развлекал гостей игрой на скрипке, о чем, вероятно, и сообщали газеты.
— Прошу меня простить за то, что настоял на твоем участии, — ответил граф. — Но ведь из-за этого твой родитель не может урезать твое содержание. Он и так почти ничего тебе не дает.
— Этим утром
— И что же? — осведомился Дариус. — Между прочим, я бы на твоем месте не стал бы покупать на аукционе драгоценности.
— Они меня пленили. Я без ума от сапфиров, — с улыбкой заявил виконт.
— Пожалуйста, успокой меня, скажи, что ты купил их не для себя, а для какой-то леди.
— К сожалению, это не так. Но надеюсь, что удачная ночь за игорным столом спасет меня.
— А знаешь, если бы я не втянул тебя в это дело и не заставил играть, ты бы не увидел своих сапфиров.
— Не извиняйся. Время от времени мне нравится играть для публики. Но я заметил, что тебя при этом не было.
— Я был в саду, но слышал каждую ноту.
Следовало признать, что Дариус не являлся страстным поклонником музыки. Однако игра Эмбери была чем-то особенным… Она очень трогала его, и это обстоятельство немного смущало графа.
— Я пришел поговорить не об этой статье в газете и не о своей страсти к драгоценностям, — сообщил Эмбери. — Видишь ли, вчера твой пленник наконец заговорил. Я узнал об этом от Питта.
— И что же заставило его заговорить?
— Возможно, неделя тюрьмы. Питт сказал только одно: его убедили признаться.
— Будучи джентльменами, мы бы предпочли не знать, к каким мерам убеждения они прибегли, — заметил граф. — Пожалуйста, скажи, что Кендейл в этом не участвовал.
— Не участвовал. Он был со мной всю вторую половину дня и весь вечер. Хотя и спорил все время, каждую минуту. Я познакомил его с леди, питающей слабость к мрачным и задумчивым мужчинам. Она вилась вокруг него весь вечер, а он не обращал на нее никакого внимания. В конце концов она в него влюбилась, а он не помнит даже ее имени.
Дариус хмыкнул и спросил:
— Так что же сказал этот узник?
— Узник настаивает на том, что он не шпион, а контрабандист. Говорит, его должен был встретить человек, собиравшийся принять у него бренди и предоставить ему жилье. Вместе, как предполагалось, они должны были разыскать англичан, промышляющих тем же, и заключить с ними соглашение.
— Хотел бы я при этом присутствовать и послушать его россказни, — пробурчал граф.
— Я ему не верю, — заявил Эмбери. — Видишь ли, в его истории есть моменты, которые, на мой взгляд, звучат неубедительно.
— Что это за моменты?
— Зачем контрабандисту, пусть даже французскому, знать, как Таррингтон действует на побережье? Это наводит на мысль, что наш узник вовсе не контрабандист. Кроме того, он сказал, что должен был кое с кем встретиться, как только высадится на берег, а это уже наводит на мысль о том, что он не новичок, а стреляный воробей. Так кто же он в таком случае?
Дариус был склонен основательно подумать
— Если ты прав, то за этим последует еще один, когда их люди узнают, что первого поймали, — высказал предположение Дариус.
— Я сказал бы, что это весьма вероятно. Собственно говоря, я именно этого и ожидаю.
— А он сказал, с кем собирался встретиться?
— Этого Питт не сообщил. Но если они приняли его рассказ всерьез, то ему предстоит отдыхать в тюрьме. Возможно, к нему применят и более серьезные меры убеждения. А впрочем, сомневаюсь, что он сумеет сказать что-то важное. Вероятно, он не должен был знать слишком много. Скорее его цель — получать информацию. А вот тот, с кем он должен был встретиться… Вероятно, этот человек теперь исчезнет, если ему это удастся. И наверное, будет стремиться сообщить о провале во Францию.
Эмбери спокойно и точно изложил все возможности. Но Дариусу не понравилось количество упущений и пробелов в их попытках предотвратить подобные проникновения на английскую территорию. Уж если они не смогли предотвратить проникновение врага на английскую землю, значит, даром теряли время.
— Я напишу Таррингтону и другим и потребую, чтобы они были начеку — в ожидании неизвестных кораблей и лодок, двигающихся в нашем направлении, — сказал граф. — Мы непременно узнаем, есть ли в нашей цепи береговой охраны слабые места. Уверен, мы сделаем охрану эффективной.
К пяти часам, через два дня после окончания аукциона, Эмма так насмотрелась на цифры, что начала испытывать к ним отвращение. И дело было не в том, что ей не нравилось бухгалтерское дело и подсчет поставляемых на распродажу товаров. Просто она устала от столбцов и рядов цифр; к тому же ее начало раздражать выражение лиц торговых агентов, посредников, поверенных и управляющих, выстраивавшихся в очередь за выплатами.
Но деньги и появлялись, причем во всех возможных видах, так что кучи монет и банкнот постоянно росли. Например, в один из дней явилась собственной персоной некая баронесса и предъявила свое золотое ожерелье прямо в конторе. Эмме не улыбалась перспектива взвешивать его и принимать вместо обычной платы, но выхода не было.
По мере того как продолжался приток денег, исчезали картины. Исчезли также остававшиеся рисунки и другие предметы. И, как с облегчением отметила Эмма, проклятые шелка.
Она то и дело вычеркивала из списка убывающие предметы и считала полученные за них деньги, так что вскоре оставалось только трое клиентов, дела с которыми еще не были закончены. Один из них находился в ее конторе, когда был сделан очередной подсчет. Этим клиентом была Кассандра, сидевшая в ожидании с жадным блеском в глазах. Эмма тщательно пересчитала два столбика монет и подвинула их к подруге.